Наследие

Девушка открыла глаза и смотрела ему вслед. Увидев ее взгляд, Корень пихнул сестру, смотря на нее гневно. За что получил не менее гневный взгляд. Корень, резко и грубо, усадил девушку со своих рук на землю и тоже поспешил прочь.

Девушка осмотрелась вокруг, выискивая взглядом кого-то, но не нашла. Вздохнула, легко поднялась, стала ладошками бить по подолу, сбивая пыль. На нее уже никто не обращал внимания. Сестры хлопотали вокруг пострадавших, артисты и крестоносцы обустраивали лагерь. С десяток крестоносцев, с щитами и топорами стояли вокруг, спиной к отряду, с тревогой вглядываясь в мрачные ландшафты Пустоши.

Прискакал Стрелок – так, для всех – непонятно, звучало имя этого бойца Звезды. Пятый, верный традиции Старика, опять назвался новым именем. О том, что он – Пятый, знал только Белый. О том, что он – Брус Чан, – только часть артистов. Для остальных он – Стрелок. Из присутствующих истинное значение и перевод слов «Стрелок» и «Гадкий Утенок» знали только Белый и сам Пятый. Использовать язык Старых было не только весело, но и – полезно. Потому как звучал он приблизительно схоже, имея мало несовпадающих звуков, но хорошо скрывал смыслы.

Стрелка встречали. Он помотал головой отрицательно, кивнув магу разума вопросительно. Тол также покрутил головой, разведя руками. Стрелок поискал глазами командира, не нашел, зато попался в захват цепких пальцев Синьки.

– Что ты, сестренка? – спросил ее Пятый.

– Серый. Он спросил про Ольгу. И как девка какая – психанул. Почему? – Синька, спрашивая, все сильнее сжимала пальцы на локте собеседника.

Стрелок осмотрелся.

– Вечером расскажу.

– Сейчас!

– Отстань, дева! – возмутился Стрелок, попытавшись выкрутить руку из цепких пальцев девушки.

– Сейчас!

– Он считает себя виноватым в этом! Ты! Тут – уши! Пусти! Бешеная лиса! – наконец Стрелку удалось вырвать свою руку, и он поспешил по следам Белого.

Стрелок быстро нашел командира – он не слишком далеко ускакал. Все же контроль эмоций был у него второй натурой. Потому он быстро возвращался к взвешенному состоянию.

– Будешь драться? – крикнул Брус.

– На кой ты мне нужен, балаболка? Давай, признавайся, как ты так опростоволосился и никого не догнал, – махнул рукой Белый.

– От тебя гоняясь, коня утомил.

– А не затеяли бы эту дурость – не успели бы спасти этих бедолаг. Что хоть увидел?

– Черные какие-то. Не темные, от грязи, одежды, а крашенные черным. Как у Черного Братства или крестоносцев. Все. Как думаешь, они одни были? Или теперь своим о нас сообщили?

– Никак не думаю. А дозор усиленный выставлять. Завтра бедолагам этим Синька еще поможет, как Силу восстановит, можно будет Толу с ними потолковать. Поехали обратно.

– Буянить не будешь?

– Нет от этого пользы.

– Так и сразу не стоило.

– Пошел ты! Сам же меня вывел!

– Сам пошел! А что ты как живой мертвец? Как Бродяга свежий ходил – ни одной эмоции.

– Тоже мне, мозгоправ нашелся! Тебе до Старых…

– Слушай, говорят ты в единении их мир видел?

– Видел.

– Расскажи!

– Обязательно. Но – потом. Злой я на тебя, дитя скверны.

– Да пошел ты! Сам ты – скверный! Нет во мне скверны!

– Так я тебе и поверил, что Дед не научил тебя скрывать это.

– Ты мне зубы не заговаривай! Что видел?

– Представляешь, малыш…

– Сам – малыш! Козел седой!

– Не буду рассказывать. Ты и в Голливуде все видел.

– Давай, вей из меня теперь веревки! Вот уж у кого скверный характер, так это у тебя!

– Вот и договорились. Иди, делом займись, Диспетчер хренов! Проверь состояние оружия и запасов. Если такие мутные вещи начали происходить уже тут – могут возникнуть большие сложности с дозакупкой еды. Иди, иди! Успеем еще поболтать о том, чего уже нет и не будет. Теперь – не опоздаем. Уже.

– А я верю, что Дед выкрутился.

– И я бы очень хотел верить. Но, его мертвое тело попало к клирикам. Это…

Белый бросил фразу на языке стариков, означающую полный и окончательный крах всех надежд.

* * *

Эта ночь была малолунной и темной. А Белый так и не смог уснуть, терзаемый мыслями, воспоминаниями, подавляемыми чувствами, что ломали барьеры воли, прорывались, бурлили, подогреваемые юношеским максимализмом и гормональным бунтом.

Потому он видел, как Синька скользнула под навес к Пятому. Что они делали, не было видно. Ревнивое воображение юноши само все дорисовало. Да еще и брошенная Пятым фраза «Моя теперь она будет!» Где ж тут уснешь?!

Но с посеревшим востоком пришло и охлаждение кипящих мозгов и бурлящих чувств Белого. Встав лицом к рассвету, Белый прошептал:

– Делай, что должен!

Присказка Старого. Конец фразы каждый раз менялся, в зависимости от повода высказывания: от «…и получишь навозом по губам» до «…и будет тебе счастье», но начало всегда такое.

– Делай, что должен, и посмотрим, во что это выльется, – сам себе сказал Белый и пошел к своему коню.

В этот день Синька, как специально, постоянно попадалась на глаза. Белому надоело скрипеть зубами, и он, обогнав головной дозор из двух крестоносцев и мага воздуха, поехал впереди, но в пределах видимости отряда.