Наследие

Одну неприятную секунду Леопольд изучал свою племянницу, отводившую от лица прядь длинных темных волос. Она была по-своему красива: бледная, тонкокостная. Эта обманчивая комбинация придавала девушке очарование хрупкой утонченности, хотя на самом деле она унаследовала скверный характер ван Драков и, когда на нее накатывало, могла быть хитра и увертлива, точно ласка.

– Боюсь, что нет, дорогая. Возможно, в других обстоятельствах… но я не законник. По чистой случайности ты родилась женщиной. За неимением сыновей род твоего отца прерывается, и начнется мой, как самого старшего из оставшихся в живых мужчин. А твой брак пришел к такому… безвременному финалу… Но чему быть, того не миновать. Нельзя бороться с традициями, в конце концов, они становятся традициями не зря. – Леопольд погрузился в размышления, как будто ему только что пришла в голову некая идея. Затем он повернулся к жрецу: – Скажи, брат Гутман, как великодушный Сигмар относится к союзу близких родственников – допустим, дяди с племянницей? Я ведь по натуре добряк, меня можно убедить принести эту жертву, чтобы успокоить разум моего брата Мы ведь не хотим, чтобы единственная ценность, которую он ухитрился сотворить, оказалась вынуждена продавать себя на панели, не так ли?

– Сигмар осуждает подобное, – ответил пожилой жрец, даже не взглянув на Леопольда.

В воздухе над головой Отто священник начертал знак молота Сигмара.

– Что ж, ладно. Ну, я хотя бы попытался, дорогая. – Леопольд похотливо подмигнул девушке.

– Будь так добр, выбирай слова, дядюшка, – холодно произнесла Изабелла. – Это все еще мой дом, и ты в нем в одиночестве, поскольку тут достаточно слуг и стражников, оставшихся верными моему отцу, а значит, и мне.

– Оскорбленная женщина и все такое, а? Ну конечно, дорогая. Угрозы пусты. Ты же знаешь, я люблю тебя, как собственную плоть и кровь, и не вынес бы вида твоих страданий.

– Ты бы повернулся спиной, чтобы не смотреть, – закончила за него Изабелла.

– Проклятье, девочка, да ты с характером, отдаю тебе должное. Настоящая ван Драк. Сердцем и душой.

– Ненавижу… это. Не хочу… умирать.

Пиявки на горле и висках Отто ван Драка пульсировали, насыщаясь. За несколько минут, прошедших с того момента, как лекарь посадил их на кожу своего пациента, они раздулись почти втрое, но продолжали жадно сосать кровь умирающего графа.

– Жаль, но у тебя нет выбора, старик. Сперва ты подохнешь, потом отправишься к Морру, и, уверен, владыка Нижнего мира с наслаждением станет обдирать твою душу слой за слоем. После прожитой тобой жизни я и представить себе не могу, сколько нашему другу-жрецу надо пресмыкаться и хныкать, чтобы помочь тебе избежать предстоящего. Скажи-ка, брат Гутман, что говорит твой бог по этому поводу? – поинтересовался Леопольд у сгорбившегося жреца Сигмара.

Священник, к которому обратились напрямую, определенно чувствовал себя неловко.

– Лишь раскаявшейся душе можно отпустить грехи, лишь исповедовавшегося можно очистить от пятен тьмы, – ответил жрец.

Изабелла помогла пожилому священнослужителю опуститься на колени у постели Отто.

– Слышишь, братец, что говорит глашатай воли самого благодетельного Сигмара? Ты проклят.

– Готов ли ты облегчить душу, сбросить с нее тяжесть грехов перед встречей с Морром? – спросил Виктор Гутман у Отто, не обращая внимания на злорадство Леопольда.

– Убирайся… от меня… священник. – Отто плюнул комком густой слизи в лицо жреца. Мокрота прилипла к скуле старика прямо под глазом и соскользнула в серую тень щетины. Хилый жрец смахнул плевок дрожащей рукой. – Мне… не в чем… раскаиваться. Не трать… зря… сил… ни своих… ни моих. – Отто обуял приступ ярости, он стал выхаркивать бессмысленный поток нечленораздельных слов и проклятий.

– Пожалуйста, папа, – мягко увещевала отца Изабелла.

Но бесполезно – старик не собирался очищать душу.

– Ох, это чудесно, Отто. Поистине чудесно, – ухмыльнулся Леопольд. – Как ты думаешь, у меня еще есть время вызвать жрецов Шальи и Ульрика, чтобы ты мог отвергнуть и их богов тоже, а? Или еще кого-нибудь, кого ты предпочитаешь оскорбить?

Новый зигзаг молнии расщепил тьму. Гроза усиливалась. Ставни стучали о каменную кладку стен, теряя отколовшиеся щепки. Ветер выл в водосточных трубах, пронзительные стоны рвались из оскаленных пастей потрепанных стихиями горгулий, которые охраняли четыре угла высокой башни.

– Каждое горькое слово, которое ты выбулькиваешь, Отто, конечно же, вздор, но какой дивный вздор. Брось все это. Твое пыхтение, должно быть, жутко утомительно. Я тоже уже устал от него.

Смех застрял у него в горле.

Три ударивших одно за другим копья молний на миг превратили черную ночь в ясный день. Гроза ворвалась во двор замка. Деревья гнулись, кланяясь урагану. Голые ветви трещали, едва не ломаясь. Гром рокотал в холмах, тяжелые звуки ворочались, сливаясь друг с другом, напоминая оглушительный хор боевых барабанов орков.

Мурашки побежали по спине Леопольда, дрожь пробрала его до мозга костей. Позади него жрец убеждал Отто исповедаться в грехах.