Наследие

Жан-Поль Дюбуа Наследие

Посвящается Цубаки, Артуру и Луи, Сесили и Нежной Элен.

Приятно, что я стою перед вами.

И особенно приятно, что я вообще стою.

Джордж Бест

Jean-Paul Dubois

La Succession

* * *

Все права защищены. Книга или любая ее часть не может быть скопирована, воспроизведена в электронной или механической форме, в виде фотокопии, записи в память ЭВМ, репродукции или каким-либо иным способом, а также использована в любой информационной системе без получения разрешения от издателя. Копирование, воспроизведение и иное использование книги или ее части без согласия издателя является незаконным и влечет уголовную, административную и гражданскую ответственность.

Каждый день – счастье

Это было замечательное время. Четыре волшебных года я стремительно обучался счастью и усердно в нем практиковался. Мне понадобилось подождать двадцать восемь лет, чтобы наконец начать ежедневно испытывать радость, просыпаясь по утрам, совершая пробежку – наладить дыхание, да и просто дышать легко и свободно, плавать без страха, ничего не ожидать от грядущего дня, лишь бы он длился, сопровождал меня, как тень, и оставлял по вечерам в благодушной тишине, в удовлетворенном, оглупляющем покое и гармонии, вдали от территории неестественности и надлома, которую я покинул, и особенно подальше от тех, кто произвел меня на свет, вскормил, воспитал, дал образование, расшатал мою психику и, безо всякого сомнения, передал мне худшие из генов, слил отбросы своих хромосом.

По поводу последнего – я-то уж знаю, о чем говорю.

Таким образом, с середины ноября 1983 года до двадцатого декабря 1987 года я был совершенно счастливым человеком, щедро одаренным судьбой, живущим скромно, но достойно на заработок от единственной профессии, о которой я мечтал с детства: игры в баскскую пелоту.

Во Флориде, и особенно в центре «Джай-Алай» в Майами, я входил в узкий круг пелотари-профессионалов, кому каждый год платили за то, что они танцуют у стен, рассекают воздух ракеткой-ловушкой, которая называется cesta punta – «острая корзинка», дубасят обтянутые козлиной кожей жесткие мячи, и те влетают со скоростью триста километров в час в самую большую стену в мире из числа подобных. Фронтон «Джай-Алай» – это Ватикан пелоты, населенный сотней пап с ивовыми плетенками вместо рук; над их головами, едва не задевая, проносятся самолеты из аэропорта Майами, к ним заходят лучшие люди города, сливки местного общества, которое, надо признаться, никогда не было здесь слишком придирчиво при формировании своей аристократии.

Чтобы просто заниматься на этой площадке с тремя стенами, окрашенными в глубокий сине-зеленый цвет океанской волны, омывающей Страну Басков, чтобы играть в таком ритме, достичь такого уровня мастерства да просто принимать участие во всем этом священнодействии, я в былые времена отдал бы целое состояние. Однако же, наоборот, теперь мне платят по контракту раз в год за то, что я бомбардирую мячами эти самые стены и заставляю вопить от радости десять-пятнадцать тысяч зрителей, которые сделали ставку – здесь это называется quiniela – на меня и не передумали в следующую секунду, выбрав другого игрока. Для этой толпы зрителей я был только поводом для пари, породистым псом на собачьей выставке, фаворитом на скачках. Но я соглашался на такие условия. Ведь я никогда не играл для них, я играл для себя. Как и тогда, в детстве, играл тот замкнутый, аутичный ребенок, отрезанный от мира, с ивовой плетенкой cesta punta, вновь и вновь долбящий в стенки, – на площадках Андая, Сен-Жан-де-Луз и Итсассу.

И потом – если учесть, откуда я явился, даже этот скромный статус рысака, испражняющегося долларовыми бумажками, меня вообще вполне устраивал. Все детство я провел в трудах, изучая бесполезные и бессмысленные вещи под неявным присмотром странной семейки, состоящей из четырех совершенно загадочных, своеобразных и даже в чем-то ужасающих личностей.

Дедушка мой, Спиридон Катракилис, помимо прочих свершений, которыми похвалялся, утверждал, что был одним из личных врачей Сталина и что у него хранится тонкий ломтик мозга вождя, похищенный во время вскрытия, якобы сделанного лично через несколько дней после кровоизлияния в мозг, поразившего Виссарионовича Джугашвили. Дед покончил с собой в 1974 году при довольно странных обстоятельствах.

Мой отец, Адриан Катракилис, тоже врач, отличался менее экзотическими особенностями, но и у него были некоторые, мягко говоря, тревожащие странности. Часто он произносил совершенно непонятные вещи, без всяких на то причин вдруг во все горло выкрикивал «strofinaccio» – по-итальянски это означает «тряпочки, ветошь» – и имел привычку с наступлением первых же теплых дней принимать пациентов в шортах. Эта эксцентричность не развилась в нем с возрастом: было известно, что еще в студенческие годы, дежуря по ночам в больнице, он принимал пациентов в трусах.