— Прекрасно, и благодарю тебя за эту последнюю новость, брат. Наши сестры из ордена Священной Розы будут рады узнать, что реликвия одной из их числа уже на пути в их обитель. И я, конечно же, передаю собранию извинения почтенного Барагрия. Хотя вы все знаете, что он отсутствует, поскольку задерживается на выполнении моего задания. Очевидно, на Исказа-Мару оказались определенные фракции, не желавшие, чтобы с их мира увезли столь ценную реликвию. Но на все есть своя причина, друзья мои и братья, и нам следовало бы поразмыслить над деяниями нашего брата под иным солнцем, дабы они напомнили нам, что служение божеству порой бывает суровым и временами должно быть безжалостным, если мы хотим, чтоб наша вера расправила крылья и воздвигла свои шпили. Я знаю, я уже говорил с вами о своем желании сделать Гидрафур ярчайшим маяком имперской веры во всех близлежащих секторах. Сотни миров, миллиарды душ, все они смотрят на нас, а мы отражаем на них свет Императора подобно тому, как Луна сияет на святую Терру светом солнца. Я хочу, чтобы стены Собора стенали под весом трофеев Экклезиархии и реликвиями святейших из святых. И я говорю, что Император улыбнется нам в столь благочестивом устремлении.
Ага, подумал Симова. Так вот почему Базле отвлекся, чтобы рассказать о Барагрии. Это было не отвлечение, а подготовка. Значит, им придется чем-то заняться.
— Пусть никто и никогда не скажет, — продолжил Базле, — что я увидел возможность прославить мой Собор и моего Императора и отвернулся от нее. У нас есть шанс завладеть чудесной реликвией того времени, когда сам Император обратил глаза свои на Гидрафур, освободить ее из тюрьмы беззакония и вознести ее в Собор, где ей и место. Частица истинной жизни Императора, которая сделает нашу веру крепкой, как сталь. Нечто, благодаря чему мы встанем во главе армии верующих, пилигримов, священников и крестоносцев, как всегда и должно было быть.
Священники заерзали на сиденьях, переглядываясь, но сам Базле снова пристально поглядел на Симову.
— Мы не будем взимать эту реликвию как десятину. Ее принесет сюда не война за веру и не сила оружия. Что бы мы ни требовали от нашей епархии, этого она нам позволить не может. Нет, мы обретем ее через
Симова хотел было сложить руки на груди, защищаясь, и начать спорить, но тут понял, что Базле больше не обвиняет его, но поручает ему задание. Он заново прокрутил у себя в голове слова епарха и заморгал. Великая реликвия, за которую нужно сразиться посредством закона. Важность этой новой задачи обрушилась на него с такой силой, что он едва не ахнул.
На один жуткий миг ему показалось, что он не может ничего сказать. А потом, как не раз случалось во время многодневных дебатов в этом зале, его разум защелкал, стремительно приходя в движение.
— Я начну, — сказал он, — с изложения в общих чертах писаний понтифика-милитанта Оргоса Арнка, касающихся права Адептус Министорум вступить во владение любым объектом, персоной или территорией, которые соответствуют определению священной реликвии. Мы будем считать таковым определение, изначально рассмотренное в трудах экклезиарха Чиганна IV и формализованное Четыре тысячи восемьдесят вторым Конклавом Экклезиархии. Также нам нужно обратиться к Восьмому Духовному эдикту Терры и его положениям, подразумеваемым для столкновений религиозного и светского закона. В сегментуме Пацификус существует более дюжины недавних и актуальных прецедентов. И я полагаю, ваше высокопреосвященство, что мне также следует затронуть послания исповедника Люзаро Сириусского, которые, в соответствии с совещаниями епархов Соляр в M38, считаются каноническими для действий Экклезиархии в тех случаях, когда она вынуждена изымать священные предметы у других подданных Империума посредством грубой силы.
С разрешения епарха он поднялся, потом закрыл глаза и сделал несколько вдохов и выдохов, чтобы привести свой голос в нужное состояние и разложить закон по полочкам в голове. Именно это приводило Симову в восторг, как немногое другое: он почти что мог увидеть мысленным взором сеть связанных друг с другом доводов и возражений, длинные тексты и декреты религиозного закона, формирующие созвездия и паутины долга и послушания.
Он открыл глаза и начал говорить. Они слушали, они задавали вопросы, они дискутировали, а желтый свет гидрафурского солнца снаружи потихоньку переходил в долгую, прохладную, дождливую ночь.
То, что было так просто и ослепительно ясно, когда Нильс Петрона убивал старшину Генша, теперь стало непонятно.