Наследие Чингисхана

Все вышеизложенное позволяет ответить на один вопрос, многих смущающий и часто задаваемый руководителям евразийства, а именно на вопрос, почему эти руководители не выступают с печатной отповедью своим врагам и не отвечают в печати на возводимые на них клеветнические поклепы. Из предшествующего изложения совершенно ясно, кто именно ополчился на евразийство и почему ополчился. Те обвинения, которые эти люди возводят на евразийство, ложны. Мотивы, побуждающие этих людей возводить ложные обвинения, могут быть различны. Одни знают и понимают, что обвинения эти ложны, но тем не менее высказывают их, т. е. сознательно клевещут и лгут «из тактических соображений» потому, что это им выгодно. Другие, может быть, и могли бы понять правду, но не хотят ее понять, зажимают глаза и уши и исступленно кричат, что евразийство есть сменовеховство и соглашательство и что нет спасения вне прежних идеологических установок. Наконец, третьи так сжились с прежними дореволюционными идеологическими установками «национально настроенной» интеллигенции, что просто органически неспособны понять ничего нового, ничего такого, что в рамки этой установки не укладывается, и совершенно искренно воспринимают все это как чужое, враждебное национальному делу. Ясно, что ни с теми, ни с другими, ни с третьими евразийцам разговаривать не стоит: все равно переубедить их невозможно, а тратить попусту время было бы глупо. Всякая полемика должна иметь какой-нибудь практический смысл. А какой практический смысл имела бы полемика против прежних идейных руководителей провалившейся русской интеллигенции? С покойниками и привидениями не спорят. Можно не соглашаться с идеями братьев Гракхов или с внутренней политикой фараона Тутанхамона, но страстно полемизировать против этих давно умерших деятелей глубокой древности было бы глупо и смешно. Те противники, которые сейчас травят евразийство на страницах своих газет, по существу, являются мертвецами: физически они еще живут, но как политики и идеологи давно умерли. Они провалились в прошлом, провалятся и в будущем, если им доведется еще раз переиграть, как они об этом мечтают. Это бывшие люди, они живут всецело в прошлом, а настоящее их ничему не научило. Когда две современные эмигрантские газеты переругиваются между собой и доходят до спора о том, кто из них правильнее понимает Огюста Конта, это есть спор между двумя покойниками. Нам, живым, при этом делать нечего. У нас есть дело поважнее. Мы должны сосредоточить все свои усилия для борьбы с главным своим врагом, живым и сильным; этот враг — коммунизм, сосредоточивший в себе яд безбожной европейской цивилизации и стремящийся этим ядом пропитать и отравить здоровый организм России-Евразии. Мы знаем, что преодолеть этого страшного врага можно, только очистившись от всяких ядов и соблазнов европеизма, что для этого необходима коренная перестройка миросозерцания и создание совершенно новой национальной идеологии, обнимающей все стороны жизни. Работа эта настолько велика и трудна, что растрачивать свои силы на борьбу с мелкими противниками, ополчающимися на нас, в конце концов, только за то, что мы, а не они избрали единственно правильный путь для преодоления коммунизма, было бы безумием. Мы должны продолжать идти по своему правильно избранному пути, не останавливаясь и не тратя времени на борьбу с теми, кто все равно на этот путь встать неспособен.

Итак, газетным клеветникам предоставляется возводить на евразийство какие угодно поклепы. До газетной полемики против этой травли евразийство не унизится. Но для того, чтобы люди, сочувствующие евразийству, знали, как смотрят евразийцы на всю эту клеветническую травлю, издается настоящий документ. Он издается в ограниченном количестве экземпляров — соответственно основному принципу евразийской пропаганды, гонящейся не за количеством, а за качеством своих приверженцев, — и распространяется в евразийской среде.

Париж, сентябрь 1925 г.

Мы и другие

I