Наследие Чингисхана

Трудно серьезно критиковать этот проект талантливого автора столь многих фантастических рассказов. Во всяком случае, совершенно ясно, что г-н Уэллс абсолютно не понял ни сути большевизма, ни, главное, России. Он не заметил того, что коммунисты прежде всего интернационалисты, что до интересов и благосостояния России как таковой им никакого дела нет, что всемирная революция им нужна не для установления экономических и политических сношений с Западом, а, наоборот, к установлению этих отношений они стремятся лишь как к средству вызвать всемирную революцию. Не понял он и того, что даже при снятии блокады, при восстановлении транспорта и проч. русские города все-таки будут голодать, ибо голод есть raison d’etre [121]и главная опора большевизма, без которой коммунисты не в состоянии будут держать в повиновении население при помощи одного лишь красного террора.

Но самое характерное в этом проекте то, что Россия в нем рассматривается только как географическое понятие, как некоторая площадь земли, способная производить известные продукты и потреблять известные товары. В этой географической области существует группа людей, захвативших власть, распоряжающихся всеми богатствами страны; эти люди энергичны, но неопытны, и они не прочь распродать некоторое количество захваченных ими богатств в обмен на нужные им товары. Так вот, их-то и надо поддержать, надо им помочь извлечь из этой площади земли как можно больше сырья, в котором так нуждается население европейских и американских государств. Они сами, эти люди, уже идут на это. Таинственный г-н Вандерлип, по-видимому, уже получил какие-то концессии… О том, что в этой географической территории существует население, что это население имеет свои традиции, свои желания, свои потребности, не только материальные, но и духовные, автор проекта совсем забыл. Как отнесется это население к проекту, это его мало интересует, ибо население все равно подавлено, и советскому правительству, конечно, ничего не стоит справиться со всякими попытками протеста, особенно если иностранные опекуны поддержат его в этом отношении. К тому же большевики говорят, что крестьяне их любят и что крестьянские восстания не заслуживают сколько-нибудь серьезного внимания. Русская интеллигенция, конечно, есть еще более quantite negligeable [122]. Что она не сочувствует большевикам, это г-н Уэллс, конечно, знает. Но он приписывает это тому, что интеллигенция в городах голодает. О том, что, кроме физических лишений, интеллигенция испытывает и моральные страдания, что главный кошмар в советском строе вовсе не голод, а именно чувство постоянного угнетения, животного страха смерти и безысходного рабства у ненавистного и презираемого хозяина, — этого г-н Уэллс даже и не понял. Да его и не интересует душа русского человека: «трезвый взгляд на вещи» заставляет заниматься только фактами, а не психологией. Это безграничное презрение к русской душе, а следовательно, и к России как к нации характерно не для одного только Уэллса, но и для большинства тех его соотечественников, которые, как и он, пытаются найти разрешение русского вопроса. Искреннего желания помочь настоящему русскому горю и узнать, хотят ли русские быть пол большевиками или не хотят, — этого желания у английских политиков искать нечего. Созыв Учредительного собрания, которое некоторые из них иногда ставят как условие признания того или иного русского правительства, есть не более как отговорка, формальный повод, на который иногда удобно сослаться. По существу, желания русского народа и русское общественное мнение никого из англичан, подобных Уэллсу, не интересуют, ибо они все глубоко презирают нашу полуазиатскую страну.

Но в этом презрении к нам таится и опасность для них самих. Ведь та благожелательная снисходительность к русскому советскому правительству, которую проявляют г-н Уэллс и некоторые из его соотечественников, в конце концов, основана на том, что в глубине души они презирают и большевиков, презирают настолько сильно, что не могут допустить какой-нибудь серьезной опасности для Англии или ее колоний со стороны этих презренных полуевропейцев. Большевики учитывают это и втихомолку роют глубокую яму для своих презрительных благожелателей, предвидя, что рано или поздно эти гг. Уэллсы с гордо поднятой головой и со снисходительно-самодовольной усмешкой на устах вдруг провалятся с треском в эту яму, вырытую для них этими «наивными, но честными» людьми.