Наследие да Винчи

Мужчина встревоженно взглянул вверх на огражденный перекидной мостик, что тянулся почти у самого потолка огромного собора, и единственную дверь, к которой он вел. От двери взгляд его медленно опустился вниз, на инкрустированный золотом образ Спасителя, и далее к алтарю с внушительным бронзовым распятием шести футов высотой, работы скульптора… он попытался вспомнить… Джамболонья.[1] Да, подумал мужчина, это был Джамболонья. Господи, чего могла бы достичь цивилизация, если бы талантливейшие люди не тратили все свое время, вырезая, отливая и раскрашивая кресты.

— Но в тот самый вечер, — пропел священник, — Он явил величайшее доказательство любви Своей. Он взял в руки хлеб. — Священник взял хлеб и возвел очи горе. Мужчина тоже посмотрел вверх, бросив украдкой еще один взгляд на перила и дверь. — Он поблагодарил вас, благословенные… — Священник перекрестил хлеб. — И потом Он преломил хлеб и отдал его друзьям.

Не отводя сосредоточенного взгляда холодных голубых глаз от алтаря, мужчина запустил руку под пиджак, сшитый на заказ французским портным, и кончиками пальцев коснулся ручки своей «сесчепиты». Наполнившись уверенностью, рука вернулась к бедру. Мальчишка впереди беспокойно стучал по полу носками дешевых ботинок. Этот частый перестук действовал мужчине на нервы.

Запах ладана становился все сильнее, цвета собора — все ярче. Мужчина кожей чувствовал все слои одежды, влажно облегавшей тело. В таких ситуациях чувства его обостряются. Он любил убивать; убивая, он ощущал себя живым.

— Когда окончилась вечеря, — продолжал священник, поднимая обеими руками потир, — Он, взяв чашу и благодарив, сказал: Пейте из нее все… — Мышцы мужчины напряглись, словно натянутые канаты. — Ибо сие есть Кровь Моего Нового Завета… — Он поднял взгляд на дверь над алтарем. — За многих изливаемая…

Душераздирающий крик ужаса пронзил собор. Вниз с шумом пролетел худенький мужчина со связанными руками и ногами; его шея была обвязана прочной нейлоновой веревкой, которой пользуются скалолазы.

— Не-е-е-ет, — падая, вопил мужчина по-немецки. — О боже! Не-е-ет!

Пока тело падало, разрезая криком тишину воскресного утра, блондин встал и направился к двери; мальчишка перестал стучать по полу. Священник выронил инкрустированный драгоценными камнями потир, и тот со стуком скатился по ступенькам алтаря, разливая освященное вино.

Нейлоновый канат вдруг натянулся, и петля, захлестнув тонкую шею, придушила крик. Но эластичная веревка растягивалась, и тело падало, пока человек не ударился о мраморный пол. Глухо хрустнули кости.

Блондин был уже на полпути к выходу, когда веревка спружинила до первоначальной длины, и переломанное тело рванулось вверх, к алтарю. Паства затаила дыхание, и в тишине казалось, что время и сила притяжения замерли. На краткий зловещий миг тело словно зависло над алтарем. А в следующее мгновенье тощий мужчина оказался насажен животом на верхушку креста Джамболоньи.

По Спасителю заструилась кровь, потекла через алтарь, мешаясь с вином из опрокинутого кубка. Священник перекрестился и упал на колени, моля о прощении.

Вопли ужаса заполнили собор: несколько прихожан кинулись на помощь священнику, а остальные ринулись к выходу вслед за блондином.

Выйдя наружу, блондин резко свернул влево и последовал за крупным мужчиной, поспешно удалявшимся от собора к круглому мраморному баптистерию в тени башни. Крики стали громче — перепуганные прихожане высыпали из храма, зовя полицию.

Баптистерий быстро опустел: люди рванулись наружу — выяснить причину переполоха.

— Отличная работа, — мягко сказал блондин, как только остался наедине с громадным человеком, за которым вошел в баптистерий. — Даже я не заметил, как ты нерекинул его через перила, а я туда смотрел.

— Danke, mein Herr, — почтительно ответил гигант. У него были грубые немецкие черты лица, и сложение как у бременского сталелитейщика, коим он когда-то и работал. Хоть он и был одного роста с блондином, но весил по меньшей мере на пятьдесят фунтов больше.

— Я не кривлю душой, — продолжал блондин на безупречном немецком, — это было великолепное зрелище. Такой урок не останется без внимания. Мне особенно понравился эластичный трос на шее.

Немец просиял. «Учителем» его прозвали не за ученость, а за те «уроки», которые он преподавал остальным.

— Еще раз спасибо, mein Herr, но вы слишком мне льстите. Я лишь выполняю свою работу. — И он выжидающе улыбнулся.

Блондин запустил под полу пиджака руку с ухоженными ногтями. Достал он, правда, не деньги, а длинный нож с округлой ручкой слоновой кости, украшенной золотом, серебром и камнями. В Средние века «сесчепиту» использовали языческие жрецы для жертвоприношения. Бесценный кинжал.

Для своих размеров Учитель обладал хорошей реакцией, но теперь не успел. С первым же ударом кишки его вывалились на холодный мрамор баптистерия. Со вторым под его подбородком образовалась безобразная ухмылка.

Он соскользнул на пол, привалившись спиной к купели.