Наследие Дракона

Перед ним предстала тощая фигурка, маленькое тщедушное существо, тонкая рука которого поглаживала нос его лошади. Незнакомка была одета в разноцветный наряд, представлявший собой лоскутное переплетение паучьего шелка-сырца, льна с хлопком и золотой парчи – тонких тканей, которые, однако же, были потрепанными и изношенными. Она куталась в вуали, так что видны были только глаза, большие и темные в свете увядающего солнца, да еще небольшой участок кожи, на котором можно было различить жуткие шрамы, бледные лоскуты розового и белого, светившиеся, как кость, на фоне темной кожи.

Незнакомка пригнула голову и отвернулась.

Не смотри на нее, – предупредила Рухайя. Ее голос звучал очень мягко, точно кто-то мог их подслушать. – Не пугай ее.

Что значит «не пугай»?

Измаю пришлось заставить самого себя закрыть рот. Он спрятал меч в ножны двумя руками, медленно и аккуратно, точно стоял теперь перед двумя дикими кобылами вместо одной. Затем сделал шаг вперед, стараясь не подходить слишком близко, и положил ладонь на плечо Эхуани.

Лошадь фыркнула, но больше не пыталась отстраниться. Она была нежной, нежной как шелк, и Измай дожил до того момента, когда смог по-настоящему ее коснуться. У него по коже пробежали мурашки. Он жив! Его сердце билось, а легкие продолжал наполнять воздух. И он даже не обмочился от страха. В общем и целом, день прошел значительно лучше, чем можно было ожидать.

– Меня зовут Измай, – сказал он лошади.

Эхуани повертела ухом и закатила глаза.

– Измай, – еще раз повторил он.

Юноша трижды произнес свое имя, скрепляя ее судьбу со своей.

– Я – Измай.

– Измай, – прошептала девушка и отступила от лошади, продолжая смотреть куда-то в сторону. – Его зовут Измай.

Она повернулась к нему вполоборота; тонкие кисти ее рук исчезли в складках накидки.

Измай погладил свою лошадь по шее и по плечу. Почесал в том месте на груди, где это так нравится лошадям, и улыбнулся. Эхуани же с трудом сдержала гримасу, все еще не желая до конца ему довериться.

– Чудесная девочка. Моя чудесная девочка… Посмотри, ты только посмотри, ты – глоток утра, воплощенный ветер, ты просто загляденье, моя чудесная девочка. – Он ослабил уздечку, которая переплелась на его руке так туго, что побелели пальцы, и поднес ее поближе, чтобы лошадь могла ее видеть. В ответ кобыла закатила глаза и отбросила голову назад с видом величайшего возмущения, по всей вероятности, распознавая истинное предназначение уздечки и, очевидно, не желая иметь с ней ничего общего.

– Шшш, красавица, – успокаивал ее Измай. – Я тебя не обижу. Я ни за что бы тебя не обидел. Мой шатер принадлежит тебе, моя вода – твоя… – При этих словах он невольно улыбнулся. – Если я ее найду.

Измай потер мягкую веревку об еще более мягкую шкуру лошади.

– Ты назвал Арушдемму «ядовитым мешком с кишками».

Мягкий голос звучал теперь ближе, хотя девушка все еще стояла на некотором расстоянии, перекатываясь с пятки на носок, точно была готова в любой момент сбежать от него. Измаю пришлось напомнить себе, что это хрупкое дитя только что сошлось в противостоянии с такой жуткой тварью, при одной мысли о которой у него до сих пор начинал болеть живот. Тем не менее незнакомка казалась мельче и во много раз скромнее его младшей сестры Деннет, которая этой зимой отпраздновала свой тринадцатый день рождения.

– А еще я назвал его «жалкой рвотной кучей».

И тут девушка сделала нечто невообразимое: рассмеялась. Ее смех был самым легким, прелестным, упоительным звуком, какой когда-либо доводилось слышать Измаю.

– Арушдемма? У этой твари есть имя? – Он поднес уздечку поближе к морде Эхуани, и та вытянула шею, пытаясь отодвинуться от него как можно дальше.

– Само собой, у него есть имя. Все в мире как-то называется. Даже ты. – Девушка снова отдалилась от него, скользнув по песку, словно достаточно было одного вздоха, чтобы ее унесло. – Даже у меня есть имя.

Измай снова поднес уздечку к холке Эхуани и потер лошадь в самом чувствительном месте, и кобыла наконец задрала губу, обнажая зубы в забавной усмешке.

– Ты знаешь, как меня зовут.

– Измай, – сказала девушка и тут же немного расслабилась, когда он не попросил ее назвать свое имя.

– Где-то здесь на песке я бросил свою еду и воду, – сказал он, обращаясь не к девушке, а к лошади. – Я мог бы ее найти, будь у меня фонарик.

Или попросить об этом вашаи, которая прекрасно видит в темноте, – весело напомнила ему Рухайя.

Девушка помедлила.

– А ты не станешь идти за мной?

– Ни за что, – заверил ее Измай.

Один вздох, и она исчезла, испарилась в сгущающихся сумерках, словно чернильная капля в темных водах реки. Измай продолжал стоять на месте, позволяя лошади узнать его получше и наслаждаясь биением собственного сердца и тем ощущением, которое оставляет воздух в легких и ветер в волосах. Это был прекрасный день, чтобы умереть, но гораздо более подходящий для того, чтобы выжить.