Наследие Дракона

Ксенпей приказала обучить его и тонким искусствам – письму и поэзии, музыке и танцам. Последние Джиан исполнял с достаточной грацией, если ему позволяли двигаться по-медвежьи неспешно. Его пение тоже напоминало голос медведя, было низким, басистым и грубым. Джиан не мог в полной мере освоить ни одного из духовых или струнных инструментов, которые ему предлагали, поэтому в конце концов ему вручили обитые кожей барабаны, и они ему прекрасно подошли. Приятно было для разнообразия сидеть со скрещенными ногами в тихом уголке с тяжелым барабаном на коленях и чувствовать, как рычит и подрагивает дерево под твоими руками.

Чем лучше Джиан справлялся с заданиями, которые поручала ему йендеши, и чем послушнее выполнял ее команды, тем больше маленьких свобод у него появлялось. За ним больше не следили, когда он принимал ванну или спал, стричь волосы до плеч тоже больше не было необходимости, а кроме того, Джиану позволили ходить босиком, что он любил с тех пор, как себя помнил.

Но, что самое прекрасное, если после работы, уроков и наказаний у него оставалось немного времени, ему разрешали гулять вокруг дворца. Во время прогулок к реке его всегда сопровождали Ксенпей и пара лашаев с короткими луками. Кроме того, юноше дали понять, что, если он попытается убежать, Перри разделит с ним наказание. Несмотря на все это, Джиан относился к своим прогулкам с таким энтузиазмом, что ему самому становилось стыдно. Даже самая мелкая кривая жемчужина может показаться драгоценностью человеку, у которого больше ничего нет.

Луны вращались и ходили по небу, худые и полные, и снова худые, и когда старая луна перетекла в новую, Джиан понял, что научился спать по ночам и работать днем – совсем как медведь, которого приучили к цепи, хлысту и резкому голосу укротителя. Так же, как тело, его разум до того привык к новой жизни, что старался подавлять всякую мысль о доме и побеге. Джиан почти не морщился, когда его одногодков били за какую-нибудь ничтожную ошибку.

Бывало, что место какого-нибудь мальчика за столом пустовало день или два, а порой стул и вовсе уносили навсегда. Джиан старался смотреть себе в тарелку и ничего не говорил. В любом случае солнце продолжало ярко светить.

Джиан дотянулся до дна реки и намотал на руку густой пучок змеиной травы, привязывая себя, точно якорем, против течения. Ил холодил кожу, речная галька была гладкой и успокаивала, точно маленькие руки, стиравшие горести дня.

Юноша позволил воде нести его, бросать из стороны в сторону, играть с ним, как играет ребенок с новой игрушкой. Он опустил взгляд, отворачиваясь от поверхности, солнечного света и земных тварей, и на мгновение разрешил себе представить, будто находится на дне моря. Любопытная щука выглянула из своего логова под старым прогнившим бревном и на несколько мгновений зависла в водном пространстве перед его лицом, подергиваясь своим скользким телом и взмахивая красно-зелеными плавниками туда-сюда. Она внимательно его изучала.

Через какое-то время щука потеряла к Джиану всякий интерес и уплыла на поиски еды.

Он закрыл глаза и подставил лицо течению.

– Джиан, – прошептал он и почувствовал, как его имя превратилось в пузыри и вода унесла их куда-то вдаль. – Джиан.

Юноша оставался на дне так долго, как только мог. А когда вынырнул, увидел, что Ксенпей была не одна. Рядом с ней стоял Нарутео. Его руки были связаны за спиной кожаным ремнем. Помимо прочего, на Нарутео был ошейник, а коренастые лашаи с обеих сторон держали по поводку. Взгляд, которым он стрельнул в Джиана, излучал чистую ненависть. Рядом с Ксенпей стоял также другой йендеши – в нем Джиан распознал того самого лысого мужчину, что смеялся над ними во время отбора, и невольно задержал дыхание. Как будто учуяв его страх, Ксенпей повернула к Джиану лицо и улыбнулась.

– Теперь ты убедился, Тца-лен? Моему мальчику можно доверять. Он – хороший. Верно я говорю, дейчен Джиан?

По коже юноши пробежал ледяной холодок, но Джиан сдержал дрожь.

Он низко склонил голову.

– Да, йендеши.

Его ноги и руки были покрыты речным илом, и, стоя перед всеми этими людьми, Джиан болезненно осознавал собственную наготу.

– Я предпочитаю воспитывать своих подопечных в окружении, которое их стимулирует. – Лысый мужчина захлебнулся смешком. Его голос был мягким, как у кошки, подстерегающей свою жертву. – Так они становятся крепче, верно, мальчик?

Джиан услышал шлепок плоти о плоть и исполненный боли стон Нарутео.

– Да, йендеши.

– Я готова поспорить, что мой Джиан такой же крепкий, как и твой… мальчик…

Джиан задержал дыхание, и его тело покрылось холодным по`том. До него доходили слухи о том, что йендеши стравливают своих подопечных в смертельных схватках.

– Вот как? И на что же ты готова поспорить?

– Я поставлю этот нефритовый кулон против твоего рубинового.

– Ах, Ксенпей, ты меня разочаровываешь: ставить такие безделушки, когда у нас на руках столь прекрасная молодая плоть. Может быть, и правду говорят… что ты теряешь хватку?