Наследие (ЛП)

Кальпурния наблюдала, как та же мысль появляется в сознании остальных: Одамо прикрыл глаза, Амри глядела в пол, а Куланн даже дрожал. Она хорошо понимала, что они чувствуют. Ей удалось сконцентрироваться на деталях церемониала наследования только потому, что она старалась не думать о природе этой хартии. Когда она позволяла себе мысли о ней, то ощущала почти физическое давление и чувствовала себя слишком маленькой, слишком незрелой для этого.

Но долг есть долг, и заканчивается он только со смертью. Она подняла кувшин, заново наполнила свой стакан водой, долила остальным и взяла свой инфопланшет.

– Что ж, – сказала она, – каковы бы не были частности претендентов и их дел, факт состоит в том, что нам придется устроить слушание, а не церемонию передачи прав. Так что давайте к нему готовиться.

Флотилия Хойона Фракса. В пути

– Бесполезно, если он...

Тьма.

– …думать, что ему удастся...

Тьма.

– ...отри, что ты делаешь, я не зна...

Тьма. Момент боли. Тьма.

– ...думал, это лучше всего, магос. Но доктор Д'Лесте, сэр, я должен сказать вам, что коды...

На этот раз она пришла чуть медленнее, но все же...

...тьма.

– Сэр. С...

Медленно наливается расплывчатый свет. Что‑то вставлено ему в рот. Нужно освободить его, нужно...

– Боги, ну он и дергается! Иди сюда! Мне плевать, просто иди сюда, держи маленького ублюдка! Хватай его, за руку хватай!

Расплывчатые движения в расплывчатом свете. Давление опускается на чувствительные мышцы и кожу. Боль. Надо убрать давление.

– Откуда у него такая силища, погляди на него! К черту, зови Д'Лесте! Нет, приведи магоса. Да, нарушь его треклятый покой! Живо! И дай‑ка мне тот шприц...

Невероятно холодный укол в тумане чистой боли.

Тьма.

Сны, впервые за долгое время. Недобрые сны. Он бродит по палубам и залам, снова став ребенком, вокруг мертвые тела с кожей, сочащейся кровью, они раскиданы по полу и сгрудились в арках и туннелях. Голос матери эхом отдается по кораблю. Она поет колыбельную, но при этом пытается не расплакаться. Слышать ее больно.

Тьма.

Свет. На сей раз не размытый. Белый вогнутый потолок и фигуры где‑то далеко в высоте, что смотрят на него сверху вниз. Он узнает лица, которые видел на корабельных смотрах и собраниях офицеров. Он знает, что в них есть что‑то важное, что было так ясно, так ясно до того, как начали меняться свет и тьма, до того, как пришли сны и боль.

Но боль все еще осталась. Его мозг как будто дрейфует в странной, потусторонней купели боли.

Густо‑красное в ногах постели. Трудно различить. Он знает, что бил кого‑то ножом. Выжили ли эти люди? Не могли. Умерли ли они и пришли сказать ему, что они мертвы? Наверняка. Сейчас он мыслит лишь искаженной, лихорадочной логикой, и решает, что это – единственное возможное объяснение.

– Ты меня слышишь? Ты понимаешь меня?

Голос странно ритмичный, чудесно теплый и мягкий, но при этом бездушный, словно голос актера, который способен воспроизводить все нюансы человеческой речи, но не верит ни в один из них.

– Энсин Петрона, ты меня понимаешь?

Густо‑красная мантия со необычным золотым геометрическим узором по краю, состоящим из знаков, которые ему незнакомы. Стальная цепь на шее. А над шеей – лицо, лицо из бледной плоти и блестящего металла, с одним‑единственным глазом с красным ободком...

– К нему возвращается мышление, – говорит голос этого лица. Петрона мечется, и кто‑то снова хватает его за руки. – Усыпите его. Еще день отдыха, и мы посмотрим, готов ли он встретиться с нами.

Тьма.

Зал совета Костацина Базле, епарха гидрафурского. Уровень 47, шпиль Дукатин, Собор Восходящего Императора, Гидрафур

Преподобный Симова хмурился, когда вошел в двери вместе с другими священниками. Каждый из них по очереди прикасался амулетом, висящим на шее, к стопам мраморной статуи Императора, вделанной в дальнюю стену. Как и во многих других покоях Министорума, она была специально установлена не в самом центре, чтобы Император наблюдал за всей комнатой, а не просто смотрел прямо вперед из‑за кресла епарха. Миновав статую, священники целовали аквилу, вышитую на конце молитвенного плата епарха. В настоящий момент она была зеленой на синем фоне – цвета, которые носило духовенство, отмечая дождливый сезон Гидрафура и конец года.

Прошло четыре минуты, прежде чем все закончили и опустились на колени перед своими сиденьями, повторяя краткое благословение, читаемое епархом на высоком готике. Потом они встали, расселись по местам и стали ждать, пока их господин не поделится тем, что у него на уме.

– Нет, это не касается текущего столкновения преподобного Симовы с законом, – сказал епарх Базле, вызвав почтительные шепотки удивления у всех, кроме того, кого он назвал. – Хотя ты, брат, возможно, можешь назвать примерный срок, который займет это дело?