Наследие Михаила Булгакова в современных толкованиях

Образ Воланда (как и образы Иешуа и Пилата) — это гениальное художественное открытие Булгакова, «его новое слово в мировой демонологической традиции» (9, с. 122). Воланд не подчинен случаю, его действия закономерны. Истиной для него является не убеждение, что все люди добры (как для Иешуа), а подчинение моральному закону, уверенность в том, что люди могут стать и добрыми, и умными. Ведь булгаковский Воланд умеет видеть в человеке не только зло, но и добро. Миссия Воланда и его свиты в Москве, считает Н. Звезданов, — срывание всех и всяческих масок. И именно благодаря этой миссии восстанавливается поруганная истина реальной жизни. Впрочем, Воланд не уничтожает зло, а только временно разоблачает его. После исчезновения Воланда московские жители (за небольшим исключением) продолжают жить по-старому. Миссия Воланда и его свиты в Москве, по глубокому убеждению Н.Звезданова, есть не что иное как «гротескная редакция страшного суда», о котором говорится в Откровении Святого Иоанна Богослова (9, с. 131).

Говоря о любви Мастера и Маргариты, Н.Звезданов склонен полагать, что это печальное повествование о великой любви написано воистину с шекспировской силой. В буквальном смысле слова, пишет он, «любовь между Мастером и Маргаритой бессмертна» (9, с. 135). Любой жест, любая мысль Маргариты оценивается по высшим морально-этическим критериям. Учитываются все виды и степени проявления честолюбия и самолюбия, возможности самопознания, умение творить добро, способность к самоотречению, доброжелательность. Ведь наивысшая ценность в мире, согласно нравственному критерию самого Булгакова, — это человеческое милосердие и сострадание. «Без них жизнь в мире нескончаемой трагедии была бы лишена смысла» (9, с. 144).

Для романа «Мастер и Маргарита» характерна уникальная композиция, возможно, самая сложная во всей мировой литературе, пишет Н. Звезданов. Трудно найти в литературе такой другой роман, в котором композиция в такой степени влияла бы на проблематику всего произведения в целом. Известно высказывание А.С. Пушкина о том, что само построение «Божественной комедии» Данте является доказательством гениальности ее создателя. В такой же степени, считает Н. Звезданов, данную оценку можно отнести и к роману «Мастер и Маргарита». Если говорить языком семиотики, то это «текст в тексте», которые объединяет история одного этико-философского учения и судьба его создателя Христа — Иешуа.

Такой композиционный прием — роман в романе, пьеса в пьесе, картина в картине — использовался в литературе и искусстве множество раз до Булгакова («Гамлет», картина Веласкеса «Менины» и др.), так что в подобном подходе нет ничего нового. Новаторство же Булгакова состоит в том, что его «текст в тексте» получает авторитетное свидетельство надвременного героя Воланда, подтверждающего истинность описываемых событий, в результате чего создатель «текста в тексте» Мастер может вступить в непосредственный контакт с отделенной девятнадцатью веками от современности реальностью, чтобы самому решить судьбу Пилата, позволив ему перейти из царства Тьмы в царство Света (9, с. 157–159).

В представлении Булгакова мир есть текст, а творчество есть воспоминание о последнем. Мастер же выступает медиатором, посредником между древним текстом и современностью. Мастер актуализирует вечные законы Пратекста, представляющего собой парадигму для всех времен. Ценность этого Пратекста состоит в доказательстве учения, гибели и воскресения Иешуа Га-Ноцри. Герои романа «Мастер и Маргарита» делятся на тех, кто знают этот Пратекст, и тех, кто не помнит о нем или разрушает его. Так, в сцене спора между Воландом и Берлиозом писатель скрещивает две диаметрально противоположные точки зрения на бытие Пратекста.

«Мастер и Маргарита», по мнению Н.Звезданова, — это история (а, точнее, метаистория) двух городов: Ершалаима и Москвы. Аналогия эта имела решающее значение для идейной концепции булгаковского романа в целом. Писатель накладывает два города один на другой, чем превращает Москву во второй Ершалаим (9, с. 167). Аналогия между двумя мирами романа делает очевидным процесс мифологизации действительности. Согласно Булгакову, линейное историческое время обречено на вечное повторение, а история становится метаисторией. Преодоление линейно-исторического времени означает для писателя победу над смертью, т. е. второе бесконечное бытие.