Наследие проклятой королевы (СИ)

Храмовница ухватила львиные уши и с силой потянула их вниз, словно хотела оторвать. Только не хватало, чтоб покалечилась в панике. А с каждым моим шагом рёв девушки переставал был человеческим, переходя в дикое рычание, словно внутренняя сущность пробивалась наружу. Когда я осторожно взял девушку за плечи, на меня уже гляди жёлтые львиные глаза, испуганные до жути. Чёрные губы, под которыми виднелись острые клыки, тряслись, а тонкие усы соломенного цвета время от времени вздрагивали.

— Я тебя люблю.

И снова эти голоса:

— Зверь тоже боится. Зверь боится другого зверя!

Голоса разом перешли на крик, а потом раздалось громкое-громкое шипение. Мы все только и успели развернуться, как из мрака выскользнула голова змеи, громадная, как легковушка. Распахнулась на сто восемьдесят градусов белёсая пасть. Длинные, как черенки лопаты, клыки блеснули в свете костра.

В этом было столько первобытного ужаса, что я даже не мог пошевелиться. Сил только и было что глядеть на то, как пасть быстро приближалась к нам, а туловище терялось где-то там, во мраке с голосами. Так, наверное, чувствует себя хомяк, когда его атакует матерая гадюка.

Катарина громко завопила, окончательно теряя рассудок, и метнулась в противоположную сторону от змеи, за защитный круг.

— Стой! — только и успел выкрикнуть я, когда понял, что девушки уже нет с нами. А гадюка наткнулась на светораздел, словно хомяк оказался в стеклянном шаре. Клыки елозили по незримой преграде, и по святому силовому полу шли волны света. Казалось, вот-вот и оболочка лопнет, как ёлочная игрушка в зубах бультерьера, но преграда удержала натиск, и гадюка-исполин медленно убралась восвояси.

Но до сих пор тряслись поджилки, а перед глазами стояли огромные клыки и зловещие змеиные зрачки.

Я развернулся и заорал, срывая голос:

— Катарина! Вернись!

Ответом был лишь хохот голосов обитателей Чёрного Оврага.

— Она не вернётся, — зашептали они. — Твоя самка скоро будет мертва!

Самка? Я облизал пересохшие губы и попытался унять дрожь в коленях.

Как только совладал с собой, перезарядил магазин пистолета и снова закричал:

— Катарина!

И опять смех. А я закашлялся и отошёл поближе к костру. Мы все встали спина к спине, и лишь изредка нервно вздрагивали.

— Ну, какой дальше ход? — произнёс я, пытаясь разглядеть хоть что-то.

— Дожить до утра, — протараторила на высокой ноте Лукреция, по пальцам которой бегали искры изготовленной к бою молнии.

А у Урсулы в руках дрожал пистолет. Впрочем, тряслась и сама мечница, непрерывно бормочущая молитвы всем богиням разом.

— Нет. Сейчас их ход, — произнёс я, и зло добавил: — Голливуд мне в печень.

Тётя Урсула тихо заскулила, и через десяток секунд чуть ли не плача выдавила из себя:

— Таракан выпал.

— Да и хрен с ним, мы его уже наверняка раздавили, — пробурчал я, но мечница опустила голов и, не переставая тихо плакать, стала выглядывать насекомое под ногами.

— А вдруг он заберётся в голову?

— Застегни подшлемник потуже, — рявкнул я, но тут же напрягся. В траве что-то запищало, и трава начала шевелиться. С моих губ сорвался мат, завершившийся руганью в сторону страны грёз: — Вот только не надо мне жутиков!

Смех хозяев Чёрного Оврага снова разорвал ночь, а писк мадагаскарского таракана стал громче и сменил тональность. Вскоре он вовсе превратился в визг циркулярной пилы, режущей доски.

Земля под ногами зашевелилась, словно что-то размером с кошку двигалось под самым дёрном. Это очередной привет из старой фантастики, компилирующей наши страхи в один цельный образ.

Урсула попыталась одновременно подпрыгнуть и поджать ноги, вереща не тише подземных монстров. Даже Лукреция отборно ругаясь, выпустила разряд молнии, но лишь подпалила траву почём зря.

Одна из тварей завизжала и бросилась к мотоциклу. В свете костра и вспыхнувшей травы показалась блестящая хитином рачья спина, словно это была подземная креветка с дисковой пилой на морде. Тварь впилась в колесо, перерезав резину. Громко лопнула покрышка.

Помощь пришла, откуда не ждали. Прятавшийся под мотоциклом Фарш резко бросился вперёд и спеленал креветку отростками и щупальцами, как осьминог, пожирающий краба. Захрустел панцирь, и в зазор в хитине начали просачиваться красные ложноножки и многочисленные мелкие пасти. Монстр задёргался и завизжал пуще прежнего, но пила лишь разбрызгивала капельки крови, не причиняя мягкому монстру большого вреда.

— Лови их! — закричала Лукреция и вырвала из рук истерящей Урсулы двуручник. Волшебница перехватила оружие за середину, словно острогу, и со всей силы воткнула в движущийся под дёрном бугорок. Хрустнуло. А затем волшебница произнесла заклинание молнии. Магессу окутали разряды, как катушку Теслы, а потом блеснуло и грохотнуло, а из земли, куда был воткнут меч, пошёл жирный чёрный дым. Запахло палёными кореньями.