Наследие. Трилогия (ЛП)

Он смотрел на меня пустыми глазами, и тогда я въехал ему по ребрам узловатым старческим кулаком. Это заставило его очнуться. Он зло уставился на меня, и я, подскочив, заорал ему в лицо:

– Да очнись же! Нам надо спешить! Там бьются такие силы, что Ликуя долго не продержится! Может, если мы как следует помолимся, Нахадот с Йейнэ и смогут остановить его. Но если нет, он явится обратно!

И я указал ему на Итемпаса – тот тоже смотрел вслед Ликуе, до боли сжав кулаки.

Поняв наконец, о чем шла речь, Ахад ухватил меня за плечо. Я крепко держал Деку. Все размазалось и мелькнуло, и Ахад свободной рукой сгреб Итемпаса. Тот вздрогнул, но сообразил, что к чему, быстрее Ахада – по крайней мере, не отбивался. Однако потом Ахад нахмурился:

– Есть ли такое место, где бы он нас не нашел?

– Сваливаем куда угодно, только побыстрее, осел! – чуть не взвыл я.

Планета готовилась к смерти. Реальность начинала рушиться, истекая сквозь смертельную рану, пробитую Вихрем в самом ее существе. Нам оставалось лишь бежать – все равно куда. И надеяться, что Каль нас не сразу догонит. Впрочем, если это все же случится…

– Боги благие! – с отчаянием вырвалось у меня. – Ахад, я надеюсь, ты постиг наконец свою природу?

Его лицо стало невероятно бесстрастным.

– Нет.

– Демонсранская брак’скафра…

Позади раздался гулкий всасывающий звук, перекрывший даже нарастающий рев Вихря. Дека быстро обернулся и выкрикнул слово могущества, укрощая то, что я по глупости вызвал. Звук смолк. Дека испепелил меня взглядом.

– Извиняюсь, – пробормотал я.

– Значит, куда угодно, – сказал Ахад, продолжая смотреть вдаль. Там, возле горизонта, вспухло большое круглое белое солнце. Я чуть не завопил от восторга, желая воспеть славу потрясающим демоницам, но солнце угасло подозрительно быстро, а потом Ахад унес нас с места событий.

Я мог бы и загодя догадаться, куда он, при такой-то ошарашенности, нас закинет. Вернувшись в этот мир, я увидел, что мы стоим на грудах белого камня, перемешанного с бытовым мусором. Из-под обломков торчали рваные простыни, разбитые пузырьки из-под духов, перевернутый туалетный столик… А высоко над нашими головами торчали переломанные ветви толщиной с городской дом. Листва на них уже увядала.

– Небо? – Я повернулся к Ахаду, дико сожалея, что не успел обзавестись тростью. Чтобы меня услышали сквозь нарастающий грохот, мне пришлось орать во все горло, но так было даже лучше, потому что я был вне себя от ярости. – Ты доставил нас к Небу, безмозглый сын демона? Ты каким местом думал вообще?

– Я…

Но ответ Ахада умер нерожденным. Его глаза округлились, он крутанулся, поворачиваясь к северу, и мы увидели это. Там как раз пропадала из виду громадная бесформенная темнота, но во мраке ярко горела крохотная белая звездочка.

Она падала… И погасла в падении.

У Ахада вырвался страшный судорожный вздох, и воздух вокруг него стал цвета боли. Потом Ахад закричал, и это был бессловесный крик обезумевшего животного. На миг он даже стал чем-то

иным,

бесформенным и невозможным, и нас расшвыряло, а вокруг Ахада зародился смерч. Он подхватывал обломки день-камня и куски ветвей Древа. Ахад был богом, и его воля творила реальность. Окружающая материя спешила повиноваться его приказам.

И вот он исчез, и на нас осыпался взвившийся мусор.

Я не без труда приподнялся, пытаясь спихнуть с себя обломанный сук Древа и одновременно вычищая день-каменную пыль из ноздрей. Кисти рук невыносимо болели. Почему, что с ними случилось? Опять старческие болячки? Прежде, когда я резко старел, ничего подобного не случалось. Впрочем, примерно так я и представлял себе старость, вот только действительность оказалась несколько хуже, чем я воображал…

Чьи-то руки подхватили меня, помогли выпрямиться. Дека отбросил тяжелую ветку, потом отвел с моего лица волосы. Они свисали до пояса, поредевшие, совершенно седые. Я старел, а они себе росли и росли. Ну почему мне не дано было облысеть?

– Чего и следовало ожидать, – пробормотал я и оперся на его руку, чтобы подняться.

– Ожидать чего?

Подоспел Итемпас и тоже подхватил меня. С их помощью я кое-как заковылял по изломанным, норовящим осыпаться камням поверженного дворца.

– Этот тип… – сказал Итемпас. В другой жизни я бы всласть похохотал над его нежеланием произносить заемное имя Ахада. – Его природа явно как-то связана с любовью.

Если он был прав, то ничего удивительного, что Ахад так долго не мог себя найти. Последние сто лет он прожил в единоличной тюрьме собственного безразличия. Должно быть, нескончаемые муки в Небе почти начисто отвратили его от попыток любить, даже когда подворачивалась возможность. Но Ликуя… Я закусил губу и стал молиться о том, чтобы она осталась жива вопреки всему. Я ни под каким видом не желал терять новообретенную сестру. И мне совсем не хотелось, чтобы второй мой, так сказать, приемный сын обрел себя при посредстве утраты.