Наследие великанов

Контейнер выглянул в окно, убедился, что уйбуй прав: прямо у ворот Форта встал прихваченный скандалистом «КамАЗ», и предложил:

– Я схожу, скажу ему, чтобы назад сдал.

– Поздно, – вздохнул Копыто. – Не выпустят.

И бросил тоскливый взгляд на окружающих машины сородичей. Он уже понял, что в семье вновь назревает междоусобица, и оставалось лишь понять – по какому случаю?

«Небось прибыль от «ЭлектроБарыги» решили поделить, а Кувалда не позволил…»

Никаких других вариантов для начала гражданской войны предприимчивый Копыто придумать не смог, поэтому снял с предохранителя пистолет, опустил стекло водительской дверцы и поинтересовался:

– Что тут у вас? – не показывая оружие, но держа его наготове.

– Строим Великий Дом-4! – заявил стоящий справа Зюзя Дурич. – Во имя любви и процветания!

– Будем люстрировать репрессантов, – твёрдо пообещал Утюг. И его сторонники поддержали уйбуя громкими возгласами.

А самое ужасное заключалось в том, что ворота Форта закрылись, громыхнув железным занавесом, и не было никакой возможности вырваться из ловушки.

– Где Шибзичи? – обречённо спросил Копыто, сообразив, что в лучшем случае его сейчас ограбят, а в худшем – пристрелят или удавят, благо государственная виселица уже две недели как стоит без дела.

– Заперлись твои Шибзичи вместе с умирающим фюрером.

– Боятся, что будем люстрировать, не дожидаясь морга.

– Сатрапы!

– В мусорную кучу их!

– Пусть на коленях перед народом извиняются!

Возбуждённые политикой дикари очень обрадовались появлению трёх беззащитных Шибзичей и принялись строить планы. Копыто и Контейнер, в свою очередь, готовились к худшему. Сидящий в «КамАЗе» Иголка ничего не понял, но догадался, что дело плохо, и почти собрался попытаться удрать, но ситуацию спас неожиданно появившийся Урбек.

– Копыто! – закричал Кумар, и воинственный пыл Дуричей и Гниличей молниеносно обратился в тухлую свечку. – Копыто! Очень хорошо, что ты приехал!

Уйбуй сглотнул, изумлённый тем, что знаменитый барыга сам, без подсказок, вспомнил его имя, и несмело улыбнулся.

– Привёз? – продолжил Урбек.

– Да.

– Что привёз?

– Аккумуляторы.

– Ага… – Кумар брезгливо оглядел содержимое «Армады», особенно не заинтересовался и кивнул на «КамАЗ»: – А там что?

– Понятия не имею, – честно ответил Копыто.

– Ну ничего. – И Урбек сделал знак Иголке подогнать фургон к подиуму. – Вот заодно и узнаем.

Кумар только что заключил с близнецами выгоднейший договор, и теперь ему срочно требовался товар для первой – знаменательной – продажи через «ЭлектроБарыгу». И только поэтому он не позволил дикарям ограбить Копыто.

– Иди туда. – Урбек подтолкнул Копыто к столику и сунул в руку микрофон.

– Я ничего такого делать не умею, – испугался уйбуй, вертя в руке подозрительный предмет. Копыто с удовольствием бросил бы непонятную штуковину, но боялся нарваться на выплату компенсации жадному шасу.

– Говорить будешь, когда я скажу, – отрезал Кумар.

Стоящие во дворе дикари обидно заржали, но Копыто уже разглядел угрюмые физиономии Абажура и Мамани, приободрился: если враги мрачны, значит, всё идёт хорошо.

– Что привёз? – поинтересовался Лебра, готовясь создать страничку товара.

– Аккумуляторы.

– Весь фургон ими забит?

– Что? – переспросил уйбуй.

– Весь фургон, говорю, аккумуляторами забил?

– Не, – махнул рукой Копыто. – Что в фургоне, не знаю.

– Сколько коробок?

– Один фургон.

– Один фургон «Не знаю», – напечатал младший близнец, поглядывая на Урбека. – Какую цену поставим?

Дикари вновь захихикали, но заткнулись, когда хваны жестами велели не забывать о почтительности к высокому начальству.

Кумар, в свою очередь, нахмурился и приказал:

– Копыто, вскрой фургон.

Уйбуй с радостью положил микрофон на столик, подошёл к задней дверце, подёргал замок, огляделся, взял предложенный Контейнером ломик, ловко сорвал замок и открыл правую створку.

Лебра изумлённо вскрикнул.

* * *

Москва, улица Мясницкая,

3 июля, воскресенье, 20:49

Несмотря на то что Антон оставался внимательным и не выпускал из виду замеченных «активистов» в одинаковых куртках, всё началось неожиданно…

Нет, пожалуй, не так.

По мере того как шествие поднималось от Сахарова к Мясницкой, настроение людей постепенно менялось. Они продолжали скандировать лозунги, но «кричалки» становились всё злее. Они продолжали улыбаться, но улыбки стали походить на оскалы. Слышалось всё больше матерных слов. Полицейские, которых днем встречали смехом, стали вызывать раздражение.

И оно – раздражение – нарастало.

Медленно, но неотвратимо, а самое главное – непонятно, из-за чего. Люди просто начали злиться, как будто сумерки съедали не только свет, но и доброе настроение. Люди стали огрызаться. А затем…