Наследник

— Батюшка. А нельзя ли пригласить из Италии какого хорошего художника?

— Это еще зачем?

Десятилетний мальчик чуть наклонил голову — так, чтобы нельзя было увидеть выражения его глаз, и признался:

— Матушку забывать стал. Голос помню, еще — как у нее волосы ландышем пахли, а лик уже путаю. Еще хочу, чтобы тебя, батюшка, меня и братьев с сестрой на большом холсте нарисовали, всех вместе: ты на стольце своем, а мы вокруг тебя сидим. А еще, пока живы те, кто бабушку Елену и деда Василия помнит, — чтобы их парсуны нарисовали тоже.

— Гхм!..

Приняв неясный горловой звук за вопрос, царевич с готовностью пояснил:

— Я дедов лик в трех летописях зрел, и во всех трех он разный. В первой худой, во второй у него глава несуразная, в третьей же ростом мал и на лицо невзрачен.

Качнув головой в невольном согласии (он тоже видел те малые парсуны), великий князь на краткий миг задумался: а каким будут изображать его? Выходило так, что если он не озаботится этим вопросом заранее, то каждый холстомаз будет малевать его образ по своему вкусу. Поэтому предложение сына ему понравилось, причем до чрезвычайности — только и приходилось удивляться, как он сам до того не додумался. Мудрый правитель должен думать и о том, что будет после его смерти!..

— Чем же тебе наши золотописцы не угодили, что хочешь рисовальщика аж из Италии?

— Наши когда парсуны малюют — или приукрашивают безбожно, или искажают. Мне же дьяки посольские сказывали, будто италийские художники приучились отображать видимое, ничего от себя не добавляя… К тому же, когда первый фарфор получим, его надо будет добро расписывать. Вот пусть этот итальянец заодно и недорослей мастеровых научит своему ремеслу.

Вспомнив о сладостях и питье, наследник окинул взглядом стол и прикоснулся к кружке. Едва заметно поморщился (остыл) и отодвинул от себя подальше недопитый взвар.

— Молодец ты у меня, сыно.

Вздох, с коим прозвучали эти тихие слова, сделал похвалу какой-то… Грустной. Впрочем, долго печалиться правителю не дали — один из тридцати его стольников, появившись на пороге светлицы, для начала согнулся в низком поклоне, а после разрешающего жеста что-то тихо доложил. Увидев небрежный кивок, стольник моментально исчез за дверью, а в государев кабинет зашел князь Андрей Дмитриевич Палецкий. Представитель самой младшей линии Рюриковичей на Руси, дальний родственник некогда удельных Суздальско-Владимирских князей, довольно близкий — Стародубских, и вдобавок ко всему — шурин[157] хозяина покоев и державы Московской. Через сестру свою Иуланию, законную супругу родного брата царя, удельного угличского князя Юрия Васильевича.

— Многие лета тебе, великий государь!

Выпрямившись после поясного поклона, царский шурин (самый старший из четырех) тут же еще разок утрудил спину, легонько обозначив свое уважение и десятилетнему наследнику великого князя. Надо сказать, что род Палецких, несмотря на столь удачный брак с представителем правящего дома, никогда своим положением особо не кичился, да и вообще — в сварах, обычных среди родовитых семейств, участвовал мало. Возможно, если бы младший сын великого князя Василия Ивановича всея Руси не был от рождения немым и юродивым, они бы себя и проявили во всей красе… Заодно разделив участь еще одних царских родственников — князей Старицких, кои всегда были как под негласным присмотром, так и под вечным подозрением. Но коли уж все сложилось так, как сложилось, князья Палецкие в дела государственные не лезли, место свое знали и великому государю частыми просьбишками не докучали, целиком и полностью сосредоточившись на верной службе и управлении вотчинами слабоумного угличского князя.

— Батюшка?

С некоторым сожалением вздохнув, Иоанн Васильевич отпустил своего первенца:

— Ступай себе с Богом, Митенька.

Сразу после этих слов князь Андрей Дмитриевич вновь согнул спину, приложив перед этим руку к левой стороне груди.

— Государь-наследник.

Оценив неподдельную искренность того почтения, что прозвучало в двух коротких словах, царевич слегка замедлился, с интересом оглядев своего очень дальнего родственника. Немного помедлил, затем чуть наклонил голову, дополнив движение коротким, но притом вполне благожелательным обращением по имени:

— Князь Андрей.

Покинув родительские покои, десятилетний отрок прошествовал до крепостной стены, где немного постоял, наблюдая повседневную жизнь горожан. Когда же это занятие ему прискучило, он совсем было засобирался навестить сестру и даже частично успел воплотить это намерение в жизнь, добравшись до Золотых ворот, ведущих на женскую половину.

— Ага!..

В отличие от среднего царевича самый младший в царской семье кричать не любил. Зато на шею старшему брату прыгал даже охотнее, чем Иван или там Евдокия, — и все трое старались вначале незаметно подкрасться, а повиснув на Дмитрии, моментально поджимали ноги и довольно смеялись.

— Я тебя поймал!..

— Поймал, добытчик, поймал.

Перехватив худенькую «тушку» младшенького поудобнее, старший ласково улыбнулся:

— А ты чего один гуляешь, без нянек своих, без мамок?