Наследник

Мальчик еще больше приглушил голос и что-то жарко зашептал в отцовское ухо — уж так-то точно никто не подслушает.

— Дело лекарское? Так. Ага. Это верно, иной в самой лютой сече выживет, а вот потом, от ран да иной нужи… Постой-постой. В каждом городе по лечебной избе? Да на то никакой казны не хватит!..

Долгие мгновения тихого шепота, и великий государь сам отстранил от себя первенца, недоверчиво всматриваясь в его усталое лицо:

— Не путаешь? Серебро и россыпное золото? В ханстве Сибирском да за Каменным Поясом?[116] Хм!.. И много ли того добра?

Видя, как усердно кивает сын, царь не на шутку озадачился. От таких новостей голова не то что кругом шла — вообще отказывалась думать.

— И доброе железо. И каменья самоцветные. А еще мрамор, соль и медь.

С силой потерев лицо и не заметив, как одно кольцо оставило на щеке царапину, Иоанн Васильевич подвел итог:

— Буду думать.

Тряхнул головой, прогоняя лишние (пока) мысли, и для собственного успокоения поинтересовался:

— Так ты из-за этого? Ну, в храме пять ден?..

Видя, как с губ сына разом пропала улыбка, хозяин покоев (да и дворца с государством тоже) насторожился.

— Что? Я не расслышал, Митя.

— Это была плата, отец. Узнав столь многое, я обрадовался. Чуть темного с Федьки скинул — так он сразу ожил, играть стал. А потом я возгордился, пожелав узнать, как мне быстрее все мои зароки исполнить.

В покои, едва слышно скрипнув дверью, ступил митрополит Макарий, приотставший, дабы распорядиться о судьбе живительной воды. Дело новое и необычное, за таким лучше самому доглядеть, потому как даже стража и та примеривалась отхлебнуть глоток-другой.

— Батюшка?

Ласково прижав к себе сына, царь быстро ему что-то шепнул, пытливо заглянув в глаза.

— Ты продолжай, Мить, от архипастыря у нас тайн нету.

Двое мужчин, зрелый и пожилой, с одинаковым вниманием уставились на десятилетнего отрока, а тот, прикрыв веки, стал говорить страшные вещи:

— В год семь тысяч семьдесят девятый от Сотворения мира, в мае месяце, придет на Русь в силах тяжких хан крымский Девлет-Гирей. Предатели укажут ему дорогу, войско же русское по уговору с ханом отвлечет своими отрядами Жигимонт Август — и предадут огню нечестивые басурмане посады московские и Земляной да Китай-город, разорят все окрест, захватив полон доселе невиданный — многие тысячи христиан. Но не меньше их сгинет и в великом пожарище.

Открыв почерневшие глаза и поймав отцовский взор, Митя очень четко произнес:

— Восемьдесят тысяч православных душ.

Увидев явное понимание столь отчетливого намека, он опять сомкнул веки, откинув голову немного назад.

— За два года до того, в месяце сентябре, подойдет к стенам Астрахани войско магометанское. Двадцать тысяч воинов султана османского и втрое от того числа нукеров хана крымского.

Митрополит и царь, не сговариваясь, дружно перекрестились, причем Иоанн Васильевич еще и потемнел лицом.

— В том же году паписты[117], предчувствуя скорый конец жизни Жигимонта Августа и боясь, что со смертью последнего из династии Ягеллонов[118] литвины отшатнутся от Польши, устроят подписание новой унии[119] на великом сейме в городе Люблине. По ней Великое княжество Литовское и королевство Польское навсегда сольются в новую державу, рекомую Речью Посполитой, а король станет выборным. На ее землях паписты будут рушить храмы наши, запрещать службы церковные, всячески утеснять священников и люд православный, а также усердно насаждать веру папежную и язык польский.

Вновь архипастырь и государь Московский перекрестились — и если иерарх церкви выглядел очень озабоченным столь дурными вестями, то властитель державы начал наливаться холодной злобой.

— А что, сыно, Жигимонт и вправду умрет бездетным?

— Да, батюшка, в году семь тысяч восьмидесятом от Сотворения мира.

— Так-так! И кто же умостит свое седалище на стол Ягеллонов?

— Того мне не открылось, батюшка.

Видя, как запнулся десятилетний царевич, его мягко поторопил (одновременно и приободрив) уже митрополит Макарий:

— Ты говори, отроче, мы тебе верим.

— Через четыре года от нынешнего в пределы царства православного придет Бледный всадник.

Услышав о чуме, двое взрослых мужчин разом переменились в лице, жадно слушая и опасаясь лишний раз вздохнуть.

— Начнется в Полоцке, затем скакнет в городки Озерище, Торопец, Великие Луки и Смоленск, отметится и в Москве, а уйдет через Новгород и Старую Руссу — через два полных года. С моровым поветрием придет и глад великий…

Все-таки выдохнув, митрополит и царь погрузились в мрачные размышления. Воистину во многих знаниях много печали!.. Макарий осенил себя размашистым крестом:

— Все в воле Его.

Иоанн Васильевич, повторяя за ним, согласился:

— Тяжкие нам испытания посылает Господь.

Все дружно помолчали, затем великий государь, вспомнив о том, что его первенец принес не только дурные, но и очень хорошие вести, слабо улыбнулся:

— Ничего, с Божией помощью мы любую беду одолеем. Зато по испытанию и награда. Да, сыно?