Наследник

— Ну что ж, — сказал Сергей Серафимович, выходя на веранду. В руках его был поднос, на нем серебряная ладья со льдом, в которой покоилась бутылка шампанского, и два бокала. — Давай сначала отметим твое вступление в самостоятельную жизнь.

На веранде стояли плетеные низкие кресла и под стать им круглый стол. Андрей подумал, что и год, и три назад они стояли точно на тех же местах. Только шампанского ему не предлагали.

Отчим ловко открыл пробку и разлил шампанское по бокалам, не пролив ни капли. У него были большие крепкие руки с длинными пальцами. Тетя говорила, что у Сергея Серафимовича руки хирурга.

— Прозит! — сказал Сергей Серафимович.

Шампанское было холодное, шипучее, кислое. Словно специально придуманное для такой жары.

— Теперь давай письмо Марии Павловны, — сказал отчим.

— Как вы догадались?

— Догадываться не надо, — ответил Сергей Серафимович, — надо немного знать людей. Твоя тетя преисполнена гордыни разночинки. И она полагает, что ты также должен быть подвержен этой болезни. Поэтому, чтобы избавить тебя от нужды обращаться ко мне с вопросами имущественными, она предпочла пойти на жертву.

— Я также подвержен этой болезни, — сказал Андрей.

— Следует избавляться, — сказал отчим, принимая узкий голубой конверт.

Он вытащил письмо из конверта, мгновенно пробежал его глазами. Андрей отвернулся к перилам.

— Я мог бы выиграть у тебя пари, — сказал Сергей Серафимович, — пересказав содержание письма, даже не разворачивая его.

— Это нетрудно, — сказал Андрей.

— Могу заверить тебя, — сказал Сергей Серафимович, — что и без трогательного послания Марии Павловны я бы предпринял те шаги, к которым она меня призывает. Если тебя не коробит, давай обговорим эти проблемы, а потом уж с чистым сердцем приступим к обеду.

Андрей кивнул. Сергей Серафимович, который, как понял Андрей, тоже чувствовал себя неловко, старался говорить иронично, как бы показывая, что все это мелочи, не стоящие внимания.

— Мало ли что может со мной случиться, — сказал Сергей Серафимович. — Я немолод и не так здоров, как хотелось бы. К тому же, заглядывая в будущее, я вижу в нем трагические события и перемены.

Андрей удивился, и удивление было очевидно.

— Не поднимай бровей, — холодно улыбнулся Сергей Серафимович. — Я умнее тебя.

Люди в разговоре не говорят таких слов, тем более столь уверенно и просто. Андрей и без того допускал, что отчим умнее его, но тем неприятнее показалась реплика.

— Вы имеете в виду Балканскую войну? — спросил Андрей.

— Глупости, — сказал Сергей Серафимович. — Я имею в виду большую войну, которая начнется не позже чем через год.

— Кого с кем? — спросил Андрей. — Франция с Англией вроде бы поделили свои колонии.

— Это будет мировая война. Но никто не хочет и не может осознать масштабов этого бедствия.

— Для мировой войны, — сказал Андрей, впервые услышавший такое словосочетание, — требуется Наполеон.

— Идиотизм мировой войны заключается в том, что для нее не понадобится Наполеон. Ее будут вести банальные генералы, а в самом деле воевать будут Крупп с Путиловым.

— У нас в классе был Горяинов, — сказал Андрей. — Он называл себя эсдеком, даже ходил на собрания. Он был бы вашим союзником.

— Через год ты будешь шагать по Красной площади с трехцветной кокардой и искренне вопить: «Смерть бошам!»

— Сергей Серафимович, — обиделся Андрей, — вопить вообще не в моих правилах.

— Прости, вопить будет толпа, ты будешь сочувствовать ее позывам.

— Надеюсь, что ваше предсказание не сбудется.

Сергей Серафимович наполнил бокалы. Шампанское уже немного согрелось.

— Каждый остается при своем мнении, мой мальчик, — сказал Сергей Серафимович. — Я делюсь с тобой своими тревогами, но ты вправе счесть их стариковской воркотней.

Андрей вдруг увидел, что у Сергея Серафимовича старая шея. Кожа была не человеческой, а как у пресмыкающегося — словно у исхудавшего хамелеона.

— Я обязан думать о твоем будущем, — продолжал старик, — так как ты пока думать о нем не способен. Ты вообще бы предпочел сейчас фланировать по набережной со знакомой восьмиклассницей семнадцати лет от роду. Год в твоей жизни — дистанция экстраординарная. Для меня это — минута.

— Честное слово, я не могу встать на вашу позицию, — сказал Андрей. — Хоть у меня и нет на примете восьмиклассницы, я бы предпочел сейчас фланировать по набережной.

Возможно, это прозвучало вызовом, но Сергей Серафимович вызова не заметил.

— Не исключено, — сказал он, — что ты изменишь свою точку зрения куда скорее, чем предполагаешь. А я постараюсь тебе помочь.

— Как? Состарив меня?

— Поток времени скор и непостоянен, — сказал Сергей Серафимович, словно не обращался к Андрею, а подумал вслух.

Андрею хотелось еще шампанского, но неловко было самому взять бутылку. А Сергей Серафимович словно забыл о ней.