Наследник

Ротгкхон, не тратя драгоценных мгновений на раздумья, вместе с остальными дружинниками кинулся под башню, через низкую калитку выскочил на берег реки, помчался вниз по узкой тропинке, выскочил на причал, запрыгнул в узкую, низкую и длинную лодку. Кто-то скинул веревку, дружинники рассыпались по бортам, схватились за весла и стали грести не жалея сил, пересекая реку к противоположному берегу.

В лодку вместилось двадцать два воина. Гребли десять из них, остальные смотрели вперед, сжимая мечи и копья. Немного выждав, вербовщик все-таки спросил:

— Куда мчимся, что случилось?

— Дым над Тешинским кордоном, — указал вперед боярин.

Там, очень далеко, к небу и вправду тянулся слабый сизый дымок. Видимо, сигнальный.

— Прости иноземца за наивный вопрос, — старательно подбирая слова, поинтересовался Ротгкхон. — Какая наша теперь задача?

— Деревни защитить тамошние. Отогнать разбойников, вернуть добро, коли захватить что успели. Коли они туда на лодках пришли, то, стало быть, навстречу поплывут, перехватим. А коли верхом… — Воин замялся. — Лошадей переправлять — дело не быстрое. На ушкуях всяко раньше успеем добраться. Как тебя зовут, иноземец?

— Лесославом.

— Меня Валуем родители назвали, боярин я буду. Это дружинники княжеские: Журба, Гродислав, Вяченег, Данимир… Хотя все едино всех разом не запомнишь. Давайте, родимые, быстрее, быстрее!

— Гони не гони, все равно день пути выйдет, — покачал головой седобородый дружинник, удерживая островерхий шлем в руке. Солнце играло на его кольчуге, рассыпаясь множеством крохотных радуг. — Верховые обгонят. На реке же при любом раскладе татям уйти не удастся.

— Чем раньше доберемся, тем меньше нашкодить успеют, — ответил боярин Валуй. — Гребем, гребем, быстрее!

Ушкуй, промчавшись около версты вниз по течению, свернул на юг в устье довольно широкой реки, гребцы сменились и погнали лодку вверх. Один из уставших воинов сунул свое весло Ротгкхону, и вербовщик не стал спорить. К тому же, если туземцы от нагрузки просто выдыхались, то его мышцы становились только крепче, восстанавливая белково-окислительный тонус. Так должно было происходить дней десять, до возвращения изначально наработанного силового каркаса организма. Во всяком случае, так было указано в инструкции к стандартному стимулятору летного состава.

Впрочем, это вовсе не означало, что ему не приходилось выкладываться до самого крайнего предела.

У широкой излучины с медлительным, поросшим кубышками плесом гребцы вновь сменились, попадав на дно между сиденьями, их место заняла отдохнувшая смена. Ротгкхон валялся на шершавых досках вместе с остальными, задрав ноги высоко к борту, и смотрел на упрямо стиснувших зубы туземцев. Они работали, будучи одетыми в войлочные и стеганые поддоспешники, в кольчуги, некоторые оставались в тяжелых шлемах. С одной стороны, это было понятно — враг мог показаться в любой момент. С другой — снаряжение каждого весило чуть ли не столько же, сколько сам боец. Как можно под такой тяжестью грести, сражаться, бегать — Ротгкхон совершенно не представлял. Броня вербовщика была легче раз в двадцать — и то доставляла немалые неудобства.

Новый тихий участок, новая смена — Лесослав занял место у борта ушкуя, погрузил длинную узкую лопасть в воду, скребнув кончиком по дну, и, подлаживаясь под общий ритм, погнал лодку вперед, от излучины к излучине.

Река сузилась, расширилась, опять сузилась, растеклась заросшим камышом плесом, потом нырнула в чащобу, ужавшись до ширины в несколько шагов. Деревья становились все реже и реже, уменьшались в высоту, берега просели вниз — вербовщик понял, что они попали в самое настоящее болото, непроходимую топь. То, что казалось берегом, качалось на расходящихся от ушкуя волнах, со всех сторон пахло гнилью, от леса остались только низкие, скрюченные березки и сосенки — да и те большей частью сухие. Команда притихла, боярин на всякий случай подтянул лук поближе — но навки, анчутки, болотники и водяные обошли оружных людей вниманием, никак себя не проявив, и скоро река снова разошлась белыми пологими пляжами.

Очередная излучина — впереди показались мостки, связанные из плотно уложенных сосновых стволиков в руку толщиной.

— Ну-ка, подверни, — указал на них боярин.

Журба послушно наклонил рулевое весло, и лодка мягко выскочила на пологий, заиленный пляжик. Ратники, надевая шлемы, расхватали рогатины, взялись за щиты, стали выпрыгивать в траву. Ротгкхон, стараясь вести себя как все, держался в середине отряда.

Особо не таясь, дружинники поднялись вверх по берегу. Уже через сотню шагов впереди показались крыши домов и сараев, одинокий колодезный журавль с побеленной шеей, макушки сметанных стогов.

— Что-то больно тихо в деревне… — первым заметил неладное Журба. — Ни мычит никто, ни ржет, ни разговаривает.

Воины ускорили шаг, вышли на окраину.

Селение по-прежнему выглядело мертвым: ни гуляющих кур, ни скотины на выпасе, ни баб в огородах, ни играющих детей.