О том, что сражался он против этой толпы совсем недолго, вербовщик уточнять поленился.
— Не может быть! — округлила глаза Зимава, застыв с ковшом в руке.
— Может, — кивнул Ротгкхон.
— Ты сражался один против двух сотен? — все еще не верила девушка.
— Сражался.
— Поклянись!
— Клянусь.
— Не-е-ет, — покачала перед ним пальцем она. — Так не считается! Поклянись твердью небесной!
— Клянусь твердью небесной, — легко согласился Ротгкхон. — И пусть она обратится в пустоту, если я преувеличил хоть на вершок!
— Присядь! — потребовала Зимава. Лесослав, чуть помедлив, послушался. Девушка обняла его за шею и осторожно, совсем легко поцеловала в губы. — Ты самый великий воин в мире! Я тобой несказанно горжусь. Будь я князем, за такой подвиг сделала бы тебя воеводой!
— А он меня воеводой и сделал, — рассмеялся Ротгкхон.
— Чего, правда? — еще сильнее округлились ее глаза.
— Правда, — кивнул вербовщик.
— Поклянись?
— Здесь-то зачем? У любого ратника можешь спросить, я ныне сотник в его дружине. Все знают.
— Леший! — Так и не разжав рук, она поцеловала его снова, теперь немного смелее: — Ты воин из воинов! Я так горжусь, что оказалась твоей женой, что просто самой страшно!
Это была всего лишь туземка с отсталой планеты, всего лишь селянка мелкого захудалого княжества. Но все равно: если бы Ротгкхон сказал, что ему безразлична ее маленькая похвала — это было бы неправдой.
Пир в честь победы над булгарами князь муромский устроил на дворе детинца. Вестимо, ни в одной из горниц дворца несколько сотен дружинников просто не поместились бы. Удивительно то, что хотя бы на дворе хватило места для всех столов и скамеек. Хотя, как заметил вербовщик, под дальними от крыльца стенами вместо скамеек между бочонками были брошены толстые доски, а вместо столов — судя по тому, как провисало заменяющее скатерть полотно, — лежали и вовсе щиты из жердей.
Соответствующим было и угощение: большие ношвы с рубленой капустой, солеными грибами, мочеными яблоками, грудами сложенная свежая зелень, горшки с кашами, с киселем, приоткрытые бочки с хмельными медами, пивом и бражкой, на боках вместительных емкостей свисали деревянные ковши по десятку с каждого.
Мясо доходило на вертелах, которые старательно крутила дворня над двумя десятками костров. Тут жарились и кабаны, и огромные окорока — то ли говяжьи, то ли конские, — и небольшие барашки, и два громадных быка, проворачивать которых приходилось аж вчетвером.
Рыбины тоже были вынесены огромные, на длинных блюдах, неподъемных для одного человека. Породу остромордых созданий с шипами на спине Ротгкхон не знал. В памяти туземки они никак не отметились, в раздел общей биологической классификации эти создания тоже не попали, а глубже вербовщик никогда не копал.
Столы разделялись на полукруглые, стоящие в три ряда от стены к центру, один длинный, прямой, тянущийся от крыльца. Войдя во двор, Лесослав нашел глазами толпу молодых черносотенцев, направился к ним, поприветствовал, выслушал ответные радостные крики — после чего его отловил Избор и под локоть увел к крыльцу:
— Ты же ныне сотник, иноземец, — напомнил волхв. — Тебе за княжьим столом сидеть надлежит.
Подобных ему приближенных воинов оказалось больше десяти. Для столь маленького войска многовато — но, возможно, помимо чисто командных, в дружине имелись и другие высокие должности.
Наконец распахнулись двери, и на крыльцо вышло руководство славного города Мурома. Сам князь Вышемир был в тяжелой синей парадной шубе с богатым золотым шитьем, соболиным воротом и подбивкой. За ним, с тяжелым посохом, степенно выступал Радогост. Из-за холодной погоды поверх рубахи он накинул длинную овчинную душегрейку — но без всяких украшений. Княжич Святогор выглядел так же скромно, как и священнослужитель: стеганый поддоспешник, простой пояс с мечом. Единственным признаком знатности у него был большущий алый самоцвет, сверкающий на шапке.
Лесослав, усыпанный золотыми пуговицами, с золотой гривной на шее, сразу ощутил себя неуютно и попытался запахнуться в плащ.
Воеводу сопровождал Журба: плащ у него плечах застегивала золотая фибула, еще одна торчала из шапки, и это придало Ротгкхону некоторую бодрость — он не окажется на общем фоне ряженой вороной.
Подойдя к перилам, Вышемир вскинул правую руку, и дружина тут же разразилась приветственными воплями:
— Любо князю! Любо Святогору! Любо князю! Любо!..
Что почувствовал в этот миг правитель, хорошо можно было себе представить — однако на лице его это никак не отразилось. Вышемир спокойно спустился на двор, остановился перед столом. Дворня заметалась, выставляя особые, серебряные кубки и расписные блюда. Князь немного выждал, давая время подтянуться брату с телохранителем, потом громко объявил:
— Приветствую вас, братья мои, в родных стенах! Любо вам всем!
— Любо, любо!!! — дружно ответили воины.
— Приглашаю вас преломить со мной хлеб мой, выпить меда хмельного за славную победу над лютым врагом! Любо!