Монах неохотно растворился в темноте, и тотчас Свист почувствовал его присутствие в своем сознании. Он дотянулся до ящика стола, на ощупь нашел холодную сталь револьвера, зажал дуло зубами и, скосив ствол так, чтобы пуля прошла через левое полушарие, куда возвратился черный монах, с наслаждением нажал на спусковой крючок.
В тот момент, когда тугая пружина отбросила боек, а он ударил в капсюль, когда сжатые пороховые газы с неимоверной силой вытолкнули вращающуюся пулю из нарезного ствола, рядом возник черный человек и рывком отдернул руку самоубийцы в сторону, изменив направление горячего свинца. Пуля, завыв от обиды, впилась в потолок. Свист разжал руку, и револьвер глухо упал на ковер. Черный человек сел в кресло напротив и участливо поинтересовался:
— Зачем ты это сделал? Пока что в этом нет необходимости.
Свист не нашелся, что ответить своему спасителю.
И все-таки Свист победил монаха. Он перестал носить на шее ладанку, поняв, что причиной возникновения страхов был изображенный на ней черный человек. Тому уже не хватало места на ладанке, и он время от времени переселялся в левое полушарие мозга Свиста, которое отвечало за образное мышление. В эти минуты Свист чувствовал ничем не объяснимую тревогу, от которой нельзя было избавиться. Как-то в одиночестве гуляя по аллеям старого парка, он наткнулся на нищего, усталого человека, которому нечего было терять. Оглядевшись по сторонам, достал свой талисман, вложил ему в ладонь и почувствовал облегчение
А в декабре Свист через посредника нанял наемного убийцу, оплатив наперед его работу. Обязательным условием договора было прямое попадание пули в левое полушарие.
Человек медленно шел по безлюдному пляжу, пахнущему водорослями и гнилой рыбой. Шум прибоя слегка кружил голову. Мельком взглянул на часы: большая стрелка на делении перед цифрой двенадцать сейчас дрогнет, и он будет у Цели.
Он почти не успел почувствовать боли, когда пуля попала ему чуть выше левой брови. С последней вспышкой сознания он понял, что навсегда теряет способность мыслить, слышать, видеть, ощущать боль, надеяться, любить и презирать. Но взамен он обретает полную независимость. И он уже никогда не ощутит боязнь обрести безотчетный страх.
- Может быть, это моя последняя попытка сделать эту повесть неоконченной.