Наследник чародея. Школяр. Книга первая (СИ)

— Антон! Поставь чайник. Будем наряд ждать. А вы, — она обратилась к соседям, мявшимся на лестничной площадке, — тоже ждите! Милиция приедет, объяснения отбирать будет! Ждите, чтоб заново вас не будить.

Время было уже заполночь.

На удивление наряд — капитан и два сержанта — приехали достаточно быстро, не прошло и получаса. Первым в квартиру и, сразу на кухню, прошел, конечно, капитан. Сержанты остались стоять в прихожей. Я вынес им табуреты:

— Садитесь, пожалуйста!

— Садятся в тюрьму, — мрачно пошутил один. — Правильно говорить, присаживайтесь.

— Тогда стойте, раз не нравится! — отозвалась с кухни тётя Маша. — Антон, дай еще кружку. Налей чаю капитану!

— Капитан милиции Шишкин, уголовный розыск, — капитан протянул тёте Маше удостоверение. — Старший дежурной опергруппы УВД.

Тётя Маша внимательно посмотрела документ, кивнула, сообщила:

— Киселева Мария Гавриловна, пенсионер.

— Я в курсе, товарищ полковник! — отозвался капитан.

— Хм… Помнят! — довольно ответила тётя Маша. — Тут такое дело, капитан… Кстати, можно тебя по имени-отчеству называть? Нет возражений?

— Какие возражения, Мария Гавриловна? — усмехнулся капитан. — Только лучше просто по имени. Молод я еще, что б Вы меня по имени-отчеству звали.

— Ну, по имени, так по имени, — согласилась тётя Маша. — Так вот, Вениамин, наш участковый майор Игорь Михайлович Дубовицкий совсем зарвался. Среди ночи вместе с местными жителями, представителями так называемой негативной среды, ворвался в дом к несовершеннолетнему Антону Ковалеву, сломал ему дверь…

— Ковалеву Антону? — капитан повернулся ко мне. — Ты Ковалев Антон? Ты недавно выписался из травмотологии БСМП?

Я кивнул.

— Ладно, — капитан повернулся к тёте Маше. — Рассказывайте, Мария Гавриловна!

И тётя Маша стала рассказывать. В основном, разумеется, про Дубовицкого. Капитан разложил папку, вытащил бланки протоколов, ручку. Постепенно по мере длительности повествования его лицо становилось всё мрачнее и мрачнее.

Я принёс из комнаты стул, протиснулся на кухню, сел возле газовой плиты. Когда бабушка закончила своё повествование, Шишкин поинтересовался:

— Заявление будете писать?

— А как же! — вскинулась она. — Буду! В отношении хулиганских действий сотрудника милиции в ночное время. И он тоже!

Она махнула в мою сторону рукой:

— В отношении незаконного проникновения в жилище несовершеннолетнего в ночное время, нанесения легких телесных повреждений и порчу имущества. Кто ему дверь чинить будет, а?

Капитан устало качнул головой:

— Пишите!

Он протянул тёте Маше лист бумаги, ручку.

— А вы, — он повернулся к подчиненным. — Отберите объяснения у соседей!

Сержанты встали.

— Есть! — буркнул один.

— И не вздумайте там им надиктовать, мол, ничего не видели, ничего не слышали! — вскинулась тётя Маша. — Я проверю…

Милиционеры ушли. Шишкин обратился ко мне:

— А почему участковый к тебе привязался? В чём причина? Чем ты ему так насолил?

Тётя Маша даже мне ответить не дала.

— Его цыган пьяный на машине сбил! Дубовицкий взятку от его соплеменников получил, чтоб дело прикрыть. Вот он и начал обхаживать. Сначала мать, пока Антошка в больнице лежал. Потом уже их двоих, стоило ему из больницы выйти. Отказную просил написать. А когда его мать цыганва избила, да так, что она в больницу попала, участковый даже искать никого не стал. Хотя всем известно, кто это сделал и где они отсиживаются!

Я сидел и молчал, мысленно восхищаясь словоохотливой соседкой. А тётя Маша продолжала:

— Первый раз он к его матери вообще с цыганами пришел. Если бы не я, они б еще тогда её убили! Вон Ирину Ерёмину в прошлом году снасильничали и убили, а Дубовицкий мало того, что палки в колёса следствию вставлял, так вообще все материалы проверки барону показал, все жалобы, которые родители писали.

Характер повествования у соседки был то просторечный, а то вдруг весьма специфический. Мне показалось, что тётя Маша словно играет роль недалёкой бабки, но иногда срывается, допуская оговорки, характерные для образованного человека со специфическим образованием, и, скорее всего, юридическим. И почему-то я вдруг подумал, что ни капли бы не удивился, узнав, что соседка свободно владеет иностранным языком, а, может, что скорее всего, двумя-тремя. Эдакий Штирлиц на пенсии, только в юбке!

Заявление она написала. Шишкин убрал его в папку, протянул мне чистый лист бумаги:

— Пиши!

— Что писать?

— Заявление на Дубовицкого пиши! — влезла тётя Маша. — Всё пиши! Как он к твоей матери приходил с требованием написать отказ от претензий к Прохорову. Как угрожал тебе…

Я попытался возразить, но тётя Маша меня оборвала:

— Я сама слышала, что он грозил тебе и твоей матери проблемами. Ты-то уехал, а твою мать чуть не убили! Пиши давай!

Я подробно изложил весь пасквиль на нашего участкового, благо на память теперь не жаловался. Первым, разумеется, моё заявление прочла тётя Маша. Она ловко выхватила его у меня из рук, когда я протянул бумагу капитану. Шишкин от неожиданности даже закашлялся.