— Сначала твоё внезапное выздоровление, когда у тебя фактически не было шансов выжить. Далее: все дети вокруг тебя выздоравливают, причем от таких болезней, которые считаются неизлечимыми. И, наконец, неожиданно резко выздоравливает твоя мать.
Я молчал. Он затушил сигарету в пепельнице, сел напротив:
— Если первые два случая связать непосредственно с тобой было нереально, то вот третий всё расставил по своим местам.
Я пожал плечами, предпочитая отмолчаться. Молчание — оно, как говорится, золото… А тут еще реально запахло тем, о чём мне всё время твердил Гесер.
Не выдержав, Захар Петрович снова заговорил:
— Я не знаю, как ты это делаешь, но ты должен помочь…
Он резко замолчал. Я осторожно ответил, тщательно взвешивая каждое слово:
— Всё это интересно, Захар Петрович. Но я не понимаю, причём здесь я, и что я кому-то должен? Кому я что-то успел задолжать?
— Там в палатах лежат больные дети! — резко ответил Захар Петрович, повышая голос. — Мы тебя вылечили, ты должен нам помочь вылечить их! Дети… Там 7-летняя девочка с лейкемией лежит. Переломы голеней. Состояние вроде бы стабилизировалось, но…
Он замолчал, словно ему не хватало воздуха.
— Она продолжает умирать…
Поначалу я был просто взбешен от логики этого врача: мы тебя вылечили, а ты должен помочь вылечить! То есть, это они меня вылечили. Не я сам. А других вылечить они, как меня, они не могут. Сюр какой-то! Да еще он попытался наорать на меня. На меня ни maman, ни батя никогда голос не повышали!
Но вот после его сообщения о девочке я сразу сдулся. Просто представил её… Совершенно по инерции я попытался что-то возразить. Но перед лицом вдруг так отчетливо встал образ этой самой девочки.
— Захар Петрович, — я попытался привести последний аргумент. — Вы сегодня после работы пойдете домой. Так?
Завотделением, соглашаясь со мной, кивнул головой.
— А я куда пойду? — усмехнулся я. — Вы об этом подумали? В подвал или палату секретного научно-медицинского центра, где койка к полу прикручивается. Чтоб там надо мной всякие опыты ставили с целью узнать, как это у меня получается. Тогда я уже никаких детей лечить не буду. При благоприятном раскладе всяких чиновников… Или не так?
— А там на весах жизнь ребенка, — Захар Петрович встал, открыл окно, опять достал пачку сигарет. — Ей осталось жить всего 2–3 дня. Хочешь на неё посмотреть?
Он посмотрел на меня, кисло улыбнулся, отвернулся, закурил.
— Ей уже никто не поможет. Может, всё-таки попробуешь?
Я задумался. Хитрющий старикан бил, что называется, ниже пояса. Отказаться я уже не мог.
— Мне надо подумать, — сказал я. — Сосредоточиться. Вы можете меня оставить минут на 5–10? И не мешать мне?
— Здесь или где? — Захар Петрович с живостью обернулся. — Ты поможешь?
— Мне надо настроиться, — я говорил ровно, не поднимая глаз, уже приняв решение. — Побыть одному, чтобы никто не мешал. Лучше всего здесь.
Я встал, подошел к врачу вплотную:
— Выйдите, пожалуйста, постойте за дверью, чтобы никто сюда не зашел.
Врач пожал плечами.
— Это важно, — повторил я. Захар Петрович пожал плечами, подошел к двери, обернулся, спросил на всякий случай:
— Ну, я пошел?
Я кивнул ему. Дождавшись, когда он закроет дверь, пересел в кресло, откинулся, привычно вошел в астрал.
— Молодец, что догадался!
Я снова очутился в учебном классе с одной партой и учительским столом, за которым одетый в костюм-тройку, белую рубашку и темно-синий галстук (ну, вылитый наш учитель истории!) восседал Герис.
— Я думаю, что с этой болезнью ты не справишься, — сообщил он. — Поэтому правильно сделал, что обратился ко мне. Долго обсуждать не будем. Сделаем так: ты заходишь в палату к пациентке, входишь в астрал. Дальше всё сделаем вместе вдвоём. И для тебя лишний урок будет.
— Это ещё не всё.
Герис встал из-за стола, сунул руки в карманы (я снова вспомнил про нашего учителя истории — его стиль, его манеры — один к одному!).
— Мне категорически не нравится поведение этого Захара Петровича! — сообщил он, наклоняясь ко мне. — Лечение маленькой девочки, это не единственная цель, которую он преследует. Более того, я подозреваю, что это его не главная цель! Понял меня?
Я встал, открыл дверь. Заведующий отделением сидел на стуле прямо у порога.
— У вас есть белый халат, шапочка, маска? — поинтересовался я. — Пойдем с вами, но только вдвоём. Больше никого быть не должно. И никто не должен знать о моём участии!
Палата Оксанки — так звали эту маленькую пациентку — находилась в самом конце коридора, напротив грузового лифта. Кроме неё, в комнате лежала еще одна девчушка — кровать напротив была застелена, но измята. Соседка, которая лежала вместе с ней отсутствовала, очевидно, где-то гуляла. Но это было и к лучшему.
Маленькая, бледная, даже на вид, какая-то прозрачная Оксана полулежала-полусидела в кровати, накрытая до пояса простыней. Лицо, шея и верхняя часть груди были покрыты мелкими прыщами-гнойниками. Обе ноги ниже колен под тканью простыни выделялись неестественной толщиной.
— У неё перелом обеих голеней, — тихо шепотом пояснил Захар Петрович. — поэтому и определили к нам.