Мне снилось, что я рожаю. С процессом этим я была знакома не понаслышке, и боль бот схваток мучила меня словно наяву. Я не понимала, что это сон, для меня он был реальностью. Меньше всего я думала о Юрке или Юльке…. Боль занимала меня целиком и полностью, давая лишь короткие передышки, в которые я два успевала отдышаться.
Я не думала о том, что ребёнка придётся отдать. Я понимала только то, что его нужно родить до тех пор, пока боль просто не уничтожила меня полностью. Перерыв перед последней схваткой был тягуче медленным, долгим, я успела осознать и себя, и то, что я рожаю чужого ребёнка, нашла глазами Юру, и сестру свою тоже… А потом накрыло… а потом я поняла, что все. Я почувствовала себя и пустой, и опустошенной. В ушах звенело. Или… это тишина такая звонкая?
— Почему не плачет? — спросила я. — Почему я не слышу плача ребёнка?
Акушерка отвела взгляд. Я приподнялась на локтях, превозмогая очередной спазм, ознаменуюший собой исход плаценты, стараясь не смотреть на одноразовые простыни заляпанные моей кровью. Ребёнок был завернут в светло-голубую казеную переленку. Слишком торопливо его от меня уносили. Слишком безжизненно свисала крошечная ручка с мазками уже подсыхающей крови. Я почувствовала, как где-то в глубине моих лёгких клокочет, готовясь выплеснуться наружу вой и… наткнулась на взгляд Юльки. Зрачки расширены, кажутся совсем чёрными, на бедном, обескровленном лице.
— Ты родила деффектного ребёнка, — говорит она сухим ломким голосом. — Он умирает, Влада. Вечно ты все портишь…
Я вижу, как встаёт и уходит Юра. Но это уже не важно. Я смотрю туда, куда унесли моего чужого ребёнка, дверь за врачом уже закрывается и вой наконец рвётся наружу… от него я и проснулась. Несколько секунд пыталась унять бешено сердцебиение и убедить себя в том, что все это просто сон. Затем вскочила на ноги, побежала, включила свет в комнате, в прихожей, в кухне, в ванной… словно свет мог бы разогнать мои страхи.
Села в свое кресло, или трон, как шутя называл его Юра. Руки тряслись. Я потянулась к телефону. Теперь то у меня был номер Юры… даже рабочий, на всякий случай. Позвонить. Пусть приедет, обнимет может. Успокоит. Я почти позвонила, а потом поняла, что Юля приедет тоже. Испугается я за свои эмбрионы и прилетит, а я… я не знаю что ей сказать.
Поэтому я так и не позвонила, и до утра сидела с включённым светом, сжимая телефон в руках, говоря себе — вот если что, я позвоню. Позвоню и станет легче. Утром легче стало и без звонка. Я распахнула шторы и вгляделась в просыпающийся город.
— Ты главное не умирай, — попросила я у плоского живота. — Или вы… не умирайте. Я этого не переживу, не во второй раз. А все остальное сложится, как-нибудь…
Юлька пришла очень рано, словно почувствовав моё состояние. Я могла бы дать ей ключи от квартиры, учитывая, что её оплатил Юрка, это было бы даже в какой-то мере справедливо, но… Нужно же мне хоть немного личного пространства. Поэтому я со вздохом поднялась и пошла открывать на звонок. Все же, пусть лучше Юлька, подумала я глянув в глазок, чем одна.
— Кошмарно выглядишь, — честно сказала я, открыв дверь.
— Самолёт только полтора часа, как сел. Я сразу к тебе…
Прошла, сразу руки помыла, одобрительно глянула в пустую раковину на кухне. Я только глаза закатила — да, у меня бывают моменты просветления, в которые я даже посуду мою. И пыль вытирают иногда.
— Кофе сваришь?
Я кивнула и достала турку. Кофе я и себе позволяю, только не крепкий. В конце концов, неясно ещё беременна я или нет, не лишать же себя мелких радостей. Учитывая обстоятельства, практически единственных. Юлька же зашуршала пакетом, стала вынимать какие то крошечные баночки. А затем приклеила на холодильник магнитик. Простенький дельфин из приморского городка, но для меня значит много. Можно сказать, первый магнитик привезенный мне родными. Рассмотрю его потом, как Юлька уйдёт. Я так страстно ждала хоть какой-то компании, а теперь её общество меня тяготит, хотя мы едва перебросились парой фраз.
— Ты совсем не спишь? — спросила я, придвинув чашку с кофе.
Юлька отпила, даже глаза прикрыла, наслаждаясь вкусом напитка. Я от души ливанула в свой кофе кипятка, так, чтобы вкус еле чувствовался. Отхлебнула. Ну… не та консистенция, чтобы глаза от удовольствия жмурить.
— Одна из самых тяжёлых недель в моей жизни, — сказала она, подумав, взвесив слова. — Юрка предлагает переходить на снотворное. А я… держусь же. Ещё шесть дней и можно будет сдать анализы.
- Я могу и сегодня сдать, — предложила я. — Если я беременна, то наверняка уже отобразится, все же, восьмой день от зачатия.
— А если не беременна ты? — хмыкнув спросила Юлька. — Я как-то не готова так рано прощаться с последним шансом. А так ещё шесть мучительных дней не знания.
Я пожала плечами, это её дело. Моё — работать инкубатором. Стараться не думать о Юре. И не думать о том, что снова придётся переживать смерть ребёнка. Это просто сон. Мысли поделиться с Юлей не возникло, она и так накручена донельзя.