Наследник для оборотня

— Ну что ты такой хмурый? — Она вдруг приближает ко мне свое лицо и кусает за губу. Вспышка боли растекается по всему телу жаркой волной. — Улыбнись! Ты же добился своего. Вот я здесь. На блюдечке. — Она зло улыбается и смотрит на меня в упор. И хоть ее взгляд расфокусирован, а зрачки расширены, я чувствую ее ярость. — Бери и пользуйся, сколько хочешь! Можешь даже с друзьями поделиться. Со шлюхами ведь так поступают.

Не знаю, чего она добивалась, но последние слова окончательно срывают мне крышу. Я в шаге от того, чтобы не дать ей пощечину. Блядь, я бы разорвал ее на части, так она выводит из себя. Кажется почти нереальным, что я схожу с ума от этой женщины. Она не может мне нравиться. Не может. Не должна. Потому что все, что она делает — только злит меня. Злит до слепящей ярости, взрывающейся по всему телу белыми вспышками. Я накален до предела. Хочется разгромить все вокруг. И начать с чертовой Марины.

Почему?! Почему именно она?

— Ну что ты завис? — Она опять смеется и вдруг выливает остатки вина себе на грудь.

Рубашка тут же прилипает к коже, очерчивая грудь. Соски набухают, натягивают ткань и целятся прямо в меня двумя острыми вершинками.

— Ой, надеюсь, это вино не слишком дорогое?

Не знаю, что со мной происходит, но наверное, это предел. Мой личный предел, за которым больше нет ничего. Я сметаю со стола все, до чего могу дотянуться, и швыряю Марину на твердую поверхность. Она задыхается и, кажется, трезвеет, потому что ее взгляд становится осознаннее. Из него пропадает пьяная пелена, а губы удивленно приоткрываются.

— Хорошо. — Собственный рык кажется чужим и незнакомым. Наверное, моим телом и вправду кто-то овладел, но больше контролировать себя я не могу. Да и не хочу. Она должна быть наказана. Раз и навсегда. Я был слишком добр. Спускал с рук все. Нужно было трахнуть ее еще в башне! А я мучился чувством вины и страдал, как идиот. — Ты сама сказала, что пришла ко мне.

Я рванул полы рубашки в стороны. Блядь! На ней даже трусиков не было. И вот в таком виде она лежала перед тремя мужиками.

— Тварь! — Стаскиваю с нее рубашку, разрывая когтями ткань, и оставляю на коже Марины алые царапины.

— Что ты д-делаешь? — В ее голосе паника, но этот страх только больше заводит. Получила, что хотела? Так чего теперь трясешься?

— То, чего ты хотела! Пользуюсь своей шлюхой.

Не слышу ничего, кроме стука ее сердца и нашего смешавшегося тяжелого дыхания. Как будто все вокруг перестало существовать.

Она начинает сопротивляться, размахивая руками и ногами, пытается меня ударить, а мне становится смешно от таких глупых попыток справиться со мной.

— Отпусти! Пусти меня! Ты сказал, что не будет насилия!

Мне хочется смеяться от того, как она отчаянно ищет выход из ловушки, в которую саму же себя и загнала. Член рвется на свободу. Ткань почти до боли стягивает, превращая возбуждение в пытку, от которой нет спасения. Только когда вгоню его в нее по самые яйца, получу свободу. Тогда агония закончится, и я смогу спокойно жить. Наверное.

— Его и не будет. — Наверное, моя улыбка жуткая, потому что на лице Марины появляется ужас, а в аромате карамели чувствуется запах страха. Страх, и больше ничего. — Ты пришла ко мне. Сама. Признала это. А значит, ты здесь добровольно.

— Нет! — Она пытается ударить меня, молотя крошечными кулаками по воздуху. — Не добровольно!

— Да неужели? — Выгибаю бровь и начинаю расстегивать ремень. — Тебя кто-то заставил?

— Ты — урод! Ненавижу тебя!

— Это я уже слышал. — В конце концов, просто выдираю шлевки с мясом. Пуговица с оглушительным стуком падает на пол. Сейчас все мои чувства обострены до предела. Я слышу все. Абсолютно все. Ток крови в ее венах, грохот сердца и биение жилки на виске. Как стекает испарина по коже.

Она дергается, пытается выбраться. От каждого движения грудь трясется и подпрыгивает, превращая мое возбуждение в бешенство.

Да, сейчас. Именно сейчас. Больше я ждать не смогу. И не буду.

Накрываю рукой ее живот. Пальцы скользят к киске. Ее складочки нежные и мягкие, но сухие. Ничего, это тоже можно исправить.

В каком-то диком помешательстве хватаю еще одну открытую бутылку с вином и выплескиваю прохладную жидкость на ее бедра.

Марина вскрикивает, и от этого звука, я едва не кончаю. По гладкой коже стекают алые ручейки — это самое возбуждающее, что я когда-либо видел. Они текут по тонкой полоске волосков, скатываясь между нижних губок, и мне хочется сохранить это воспоминание на века. Не знаю, существует ли что-то прекраснее этого зрелища. Нет, не существует.

Ее бедра дрожат, живот сокращается. Но я держу так крепко, что кажется, будто она пытается податься мне навстречу. Этот обман полностью овладевает мозгом. Я стягиваю брюки вместе с трусами ровно настолько, чтобы освободить ноющий от боли член и яйца. Плевать на все. Она моя. И всегда будет моей. Неважно как.