Наследник для предателя (СИ)

– На то и был расчет, – протягивает Игорь Андреевич. – Она всю жизнь таила ненависть. Ждала подходящего момента, чтоб отомстить.

– На предприятии работает некто Иван Баранов. Думаю, он ее родственник. И…

– И тот, кто разбирается в тормозных тросах, – заканчивает реплику свекор. – Кирилл, а Стефания признавалась тебе в любви? Прости, что я спрашиваю, – произношу я. – Нет... И да... Вик, мне так жаль... Я все осознал еще в юности. Узнал о ее попытке самоубийства и меня, как током ударило. Кроме меня ее дразнил... Да все! Все! Почему она сделала виноватым меня? Я даже хотел прощение попросить, пришел на занятия после летних каникул, а Анфиса перевелась в другую школу. Больше я ее не видел. – Может, она мстит всем? Не исключено. – Это нужно проверять... Без Добровольского не обойтись. Вот мой близкий, школьный дружок – Антон Воробьев, – Кир показывает фотографию в альбоме. – Мы Анфису вместе дразнили. Надо бы с ним связаться. – Звони Борису. И надо выяснить, когда она сменила имя.

Глава 29.

Глава 29.

Кирилл.

Я раздавлен. Убит, размазан, обездвижен… Не кем-то, а собственными глупостью и недальновидностью. Как можно было не заметить сходства? Я учился с Анфисой в одном классе, иногда сидел вместе за партой. Как?

А вот так… Можно было. И дело не во мне, а в ее радикальной трансформации. Когда мы отдыхали на Бали, я заметил тонкие, белесые растяжки на ее теле. Спросил, откуда они взялись? Стефания отшутилась. Отвела взгляд и напряглась. Так ничего и не ответила. Я замечал что-то странное – особенности ее питания и образа жизни.

Она каждый день бегала. Даже после страстной ночи вставала по утрам и бежала вдоль кромки океана…

А потом возвращалась в номер – измотанная, вспотевшая… Ежу понятно было, что Стефания следила за весом.

Всем было понятно, но не мне… Я и тогда думал о Вике. Отчаянно трахал другую, представляя на ее месте любимую… Ничего не замечал, никаких мелочей… Ее взглядов, биения сердца, слов… Ничему не придавал значения…

– Звоните Добровольскому, – произношу хрипло.

– Как, сынок? Я не понимаю… Не может человек ТАК измениться, – разводит руками отец.

– А вот так, пап. Она увеличила губы, скулы, подстриглась, покрасила волосы… Похудела, опять же… Килограммов на пятьдесят точно. Я не эксперт, в конце-то концов.

– Я написала ему, – произносит Вика. – Кир, а тот человек, который работает у тебя… Ее родственник. Может, стоит вызвать полицию?

– Давайте подождем Бориса Ивановича. Я ему доверяю.

Мне так стыдно… Я виноват в том, что пережила Анфиса. Я травил ее, дразнил других детей и настраивал на нее. Может, это я – причина ее попытки самоубийства? Все из-за меня?

Скорее всего, она меня любила. Иначе, как объяснить желание убрать с дороги Вику? Она знала, как я к ней отношусь. Точно! Расспрашивала меня, вспоминаю ли я о прошлом? Знала все, потому что сама все устроила… Только как? Мы не были знакомы со Стефанией в то время. Она появилась после нашего с Викой разлада.

– Дядя Боря едет, – вздыхает Вика, вырывая меня из задумчивости. – Кирилл, ты не виноват в том, что не узнал ее, слышишь?

– Я виноват в другом, Вик. Я унижал ее в детстве. Скорее всего, я – причина, по которой она хотела расстаться с жизнью. Любила меня… И я уверен, что она организовала все это… в гостинице.

Добровольский приезжает через полчаса. Озадаченный, задумчивый, он не отказывается от чая и угощений, стремясь разрядить напряженную обстановку.

– Иван Баранов – тот, кто подыграл ей в гостинице, – резюмирует он после нескольких глотков горячего чая. – Кирилл, у тебя не сохранились фотографии Виктории? Из той гостиницы… – мнется он.

– Нет, конечно.

– И у меня нет. Я вообще не знала о существовании этих фотографий, – вздыхает Вика. – Скорее всего, преступник удалил их, когда я спала. Борис Иванович, а Злата? Та, что работала в отеле? Она ведь может его опознать? Раньше мы говорили о некоем неизвестном злоумышленнике, а теперь можем предъявить фотографию. Ведь так?

– Так, Викуша.

– Давайте поедем, – порывисто поднимаюсь с места. – Найдем этого Баранова, вытрясем из него всю правду и…

– Так точно не стоит делать. У нас нет доказательств, – протягивает Добровольский. – Стоит нам открыть рот, наши фигуранты заметут следы и свалят из страны. А я лично хочу увидеть, как на их запястьях закрываются наручники. Нам нужно, как никогда быть осторожными. Не подавать вида, что мы что-то знаем. И подключать следственный комитет, наконец.

– Но они… Они отказали нам, – бормочет Вика. – У меня приняли заявление, но нас с папой высмеяли. И делом никто не занимался… Никто. У меня даже показания больше никто не брал. Все забылось… А я все это время думала, что меня изнасиловали. Мучилась неизвестностью. Хоть врач и сказал, что изнасилования не было, я… Я сомневалась. До крови терла себя мочалкой и…

Вика сникает. Обнимает себя за плечи и прикусывает нижнюю губу…

Господи, как больно… Я себя таким мудаком никогда не чувствовал… Столько людей были из-за меня несчастны, а судьба все равно благоволит мне.

– Прости меня, Вик. Снова…