Наследник фараона

Он указал на Хоремхеба, который стоял в стороне с сидящим у него на плече соколом и пробовал на своей руке острие копья.

— Наверное, ему было бы лучше умереть, — добавил он, — ибо в тайны фараона посвящены лишь немногие.

— Он укрыл фараона своим плащом, когда было холодно, и готов направить свое копье против врагов фараона. Думаю, он будет тебе более полезен живой, чем мертвый, жрец Эйе.

Эйе бросил ему золотое кольцо со своей руки, небрежно сказав:

— Ты можешь как-нибудь зайти ко мне в золотой дворец, копьеносец.

Но Хоремхеб дал кольцу упасть в песок и вызывающе посмотрел на Эйе.

— Я получаю приказы от фараона, и, если не ошибаюсь, фараон тот, кто носит царскую корону. Сокол привел меня к нему, и это достаточный знак.

Эйе сохранял невозмутимость.

— Золото ценно и всегда полезно, — заметил он. Он поднял золотое кольцо и снова надел его на палец. — Выражай свое почтение фараону, но ты должен отложить в сторону копье в его присутствии.

Наследник шагнул вперед. Его лицо было бледно и искажено, но все еще озарено тайным восторгом, который тронул мое сердце.

— Следуйте за мной, — сказал он, — следуйте за мной вы все по новому пути, ибо истина открылась мне.

Мы вместе с ним прошли к носилкам, хотя Хоремхеб пробормотал про себя:

— Истина в моем копье.

Носильщики рысью пустились к пристани, где нас ожидала лодка. Мы возвратились так же, как и пришли, никем не замеченные, хотя люди толпились у дворцовых стен.

Нам разрешили войти в покои наследника, и он показал нам большие критские кувшины, на которых были изображены рыбы и другие существа. Доложили, что царица-мать вдет приветствовать его, так что он позволил нам удалиться, обещая, что не забудет нас обоих. Когда мы вышли, Хоремхеб сказал мне недоуменно:

— Я в растерянности. Мне некуда идти.

— Оставайся здесь с легким сердцем, — посоветовал я. — Он обещал вспомнить о тебе, и хорошо, если ты будешь под рукой, когда это случится. Боги непостоянны и забывчивы.

— Остаться здесь и увиваться вокруг него вместе с этими ловкачами? — спросил он, указывая на придворных, толпившихся у двери наследника. — Нет, у меня есть веская причина для беспокойства, — угрюмо продолжал он. — Что станется с Египтом, правитель которого боится крови и считает, что все народы, и языки, и цвета кожи имеют одинаковые достоинства? Я рожден воином, и чутье воина подсказывает мне, что эти взгляды сулят беду такому человеку, как я.

Мы расстались, и я предложил ему справиться обо мне в Обители Жизни, если ему когда-нибудь понадобится друг.

Птагор, раздраженный, с воспаленными глазами, ждал меня в нашей комнате.

— Тебя не было, когда фараон испустил дух на рассвете, — проворчал он. — Тебя не было, а я спал; и ни один из нас не был там, чтобы увидеть, как душа фараона вылетела из его ноздрей прямо к солнцу, как птица.

Я рассказал ему о том, что произошло этой ночью, и он поднял руки в величайшем изумлении.

— Да сохранит нас Амон! Значит, новый фараон сумасшедший?

— Не думаю, — с сомнением сказал я. — Полагаю, он познал нового бога. Когда его голова прояснится, мы, быть может, увидим чудеса в земле Кем.

— Упаси нас Амон! Налей-ка мне вина, ибо моя глотка суха, как придорожная пыль.

Вскоре после этого мы были под стражей доставлены в помещение Дома Правосудия, где хранитель печати зачитал нам указ из кожаного свитка и сказал, что, поскольку фараон не выздоровел после вскрытия черепа, мы должны умереть. Я взглянул на Птагора, но он лишь улыбнулся, когда палач выступил вперед со своим мечом.

— Пусть тот, кто останавливает кровь, уйдет первым, — сказал он. — Он спешит больше, чем мы, ибо его мать уже готовит ему гороховую похлебку в Западной Земле.