Наследник императора

– Отдайте оружие, – приказал Лонгин охране. – Сопротивление бессмысленно. – И сам первым протянул свою спату Сабинею. – Требую, чтобы с моими людьми обращались достойно, – обратился он к Децебалу.

– Ты мой гость, легат, и я буду гостеприимен. Только не пытайся делать то, что не понравится мне и моим людям. Тогда я не смогу тебе помочь.

Децебал подошел к Приску и довольно долго его разглядывал, будто оценивал силу и стать. Так, наверное, охотники на львов и пантер разглядывают добычу, прежде чем замкнуть в клетку и отправить на корабль, плывущий в Рим, где зверя выпустят на арену – умирать на потеху толпе. Римлянин для дака был тоже своего рода зверем. Как и дак для римлянина – ибо мыслил каждый по-своему, не понятным врагу образом. Децебал задрал тунику на плече и глянул на татуировку.

– Пятый Македонский… Давно служишь? – заговорил дакийский царь на латыни.

– Восемь лет.

Царь ничего больше не сказал и повернулся к Сабинею.

– Он – твой. Только не калечь и не убивай. Пока, – добавил Децебал на местном наречии.

– Ты снова проиграл, римлянин! – в ярости воскликнул Сабиней и ударил Приска изо всей силы в лицо.

Вот уж истинно – звезды из глаз. А потом обрушилась тьма.

* * *

Когда центурион очнулся после удара, голова раскалывалась от боли. Он поднялся, и его тут же вырвало. «Плохой знак», – непременно сказал бы лекарь когорты Кубышка и велел бы полежать несколько дней, пока все жидкости в организме – кровь, флегма, желтая желчь и желчь черная, придут в норму. Но Приску никто такой возможности не предоставил. Сначала его, связанного, везли верхом на муле. Дорога шла все наверх и наверх, но склон был явно не так крут, как скала, на которой стояла разрушенная Банита. Вечером, когда Приска сняли с мула, он заметил Лонгина. Тот стоял возле небольшого домика с террасой, уже без оружия, но все еще в доспехах, окруженный не своими личными охранниками-ауксилариями, а исключительно даками. Увидев связанного Приска, Лонгин потребовал, чтобы центуриона оставили на ночевку вместе с ним.

Как ни странно, просьбу Лонгина выполнили. Командовал отрядом охраны Сабиней. С Лонгином он держался почтительно, но отстраненно, а Приска как будто не замечал.

– Что случилось? – спросил центурион, едва очутился подле легата. Перед глазами все качалось и плыло, голова была – как медный котел. Тронь – зазвенит. Но Приск старался не показывать вида.

– Мы – пленники, – ответил Лонгин. – Наших ауксилариев я больше не видел, но Сабиней заверил меня, что с ними обращаются хорошо.

– Ты веришь варвару?

– Асклепий видел, как их увели в какую-то деревушку.

– Ты же сказал, что хорошо знаешь Децебала! – не удержался и припомнил легату его прежние легкомысленные слова Приск.

– Видимо, недостаточно хорошо, – еще более легкомысленно заявил Лонгин.

Центурион застонал от бессилия. Он был уверен, что конная охрана легата мертва.

Сутки Приск провел в условиях почти комфортных – ночью спал на узком тюфяке, укрытый ворсистым шерстяным одеялом, но с холодным компрессом на голове (тряпку несколько раз менял Асклепий). Место на спине, где багровел след от удара фалькса, вольноотпущенник смазал вонючей и жирной мазью: его деревянный сундучок со стеклянными флаконами даки не отобрали.

– Похоже, у тебя сломано ребро, но оно не сдвинулось и внутри ничего не повредило, – сказал Асклепий. – Возможно, кость только треснула.

Утром Приска посадили на мула. Асклепия тоже. Лонгина везли на крепкой невысокой лошадке. Пленники и их конвоиры ехали на восток, северо-восток, опять восток, если судить по солнцу, что висело над хребтами в мутной дымке, сулящей холодную зиму. Видимо, они в самом деле двигались к Сармизегетузе, но как-то странно, чуть ли не кругами. Ближе к вечеру к отряду Сабинея присоединилось несколько даков-подростков. За главного у них был высокий парень с длинными льняными волосами и едва пробивавшимися над верхней губой дерзко торчащими усиками. Остальные называли блондина Везер или Вез. Когда стали располагаться на ночлег, Везер подошел к Приску.

– Говорят, римлянин, ты по-нашему болтаешь. Причем хорошо…

– Да, вполне, – отозвался центурион.

Везер больше ничего не сказал, удовлетворенно хмыкнул и спешно отошел к своим. Ватага молодняка загалдела.

– Тихо! – гаркнул Везер и стал что-то объяснять. Вскоре они ушли, судя по всему – на вторую, расположенную выше террасу – на одной всем было никак не разместиться.

Ночью Приск вышел по нужде – никого из пленных не связывали, охрана стерегла террасу, вернее, единственный спуск с крутого склона, и прошмыгнуть мимо караульных пленники никак не могли. Карабкаться же наверх, где расположилась другая часть охранников, было вообще глупо. Выгребная яма, огороженная несколькими неплотно сбитыми досками, находилась почти у самого края площадки.