Наследник империи, или Выдержка

— Еще бы!

— А почему ты до сих пор не женат?

На самом деле это вопрос сложный. Открою вам тайну: в глубине души я до тошноты порядочный и правильный человек. И если какой-нибудь женщине удастся дотащить меня до Дворца бракосочетания и продержать там в течение часа, пока не будут улажены формальности, то все, конец. Я буду верен ей до конца своих дней, ей и нашим детям. Ни разу не схожу налево, не посмотрю в сторону другой. Буду терпеть, какой бы стервой она ни оказалась. Ходить за ней как пришитый, и на все ее упреки отвечать: «Да, дорогая, согласен, дорогая». Я очень люблю детей, это для меня святое. Ради них я буду шелковым, да что там! Бархатным. Шагреневым. Съежусь до размеров моей второй половины. Буду ходить каждый день на работу и отдавать всю зарплату, до копейки. Но это моя страшная тайна. Узнай об этом женщины…

К счастью, они не знают. У меня репутация Дон Жуана, пожирателя сердец. С виду я типичный плейбой. Из тех, что красуются на глянцевых обложках гламурных журналов. Спасибо маме! Наверное, когда она была мною беременна, не отходила от зеркала. Смотрела в него так часто и долго, что я родился похожим на нее как две капли воды. И эти мои губы…

Я попытался объяснить это Сгорбышу:

— Женщин у меня было много, но я не встретил одну-единственную. Ту самую. Понимаешь?

— И какой ты ее представляешь, сынок?

— Ее зовут просто. И по-русски. К примеру, Машей. У нее длинные темные волосы и светлые глаза. Голубые. Или синие, — мечтательно сказал я. — Большая грудь…

— Кхе-кхе… Сынок…

— Ведь ей предстоит выкормить пятерых детей.

— А не много? — усомнился Сгорбыш.

— В самый раз, — заверил я. — Еще она должна быть доброй. Само собой, порядочной. Я у нее буду первым.

— И ты, развратник, этого требуешь? — усмехнулся Сгорбыш. — А совесть у тебя есть?

— Я не развратничал, — тут же возразил я. — Прививал иммунитет. А своей жене я и сам его привью.

— Мерзавец ты, — ласково сказал Сгорбыш. — Ох и мерзавец!

— Что есть, то есть, — вынужден был согласиться я.

— Ты никогда не женишься.

— Посмотрим.

Я вспомнил этот разговор потом, в момент настолько важный, что от него зависела дальнейшая моя судьба. Когда решал загадку Сгорбыша. Проявлял НЕГАТИВ. Потому что это был важный разговор, ключевой, он тоже его не забыл. Он построил на нем цепь моих логических умозаключений. Набойка-то от женской туфли!

В моем рассказе нет ничего лишнего, хотя вам может показаться, что я многословен. Все по существу. Потому что сейчас я подхожу к сути. К халтуре, которой занимались мы помимо основной работы.

Фокус

Талант у Сгорбыша был. Поработав с ним пару месяцев, я тоже перестал в этом сомневаться. Но платили ему в редакции копейки. Бонусом было то, что его не увольняли, во сколько бы он ни явился на работу, и терпели его запои, которые случались раз в месяц, в день зарплаты. Погудев несколько дней, Сгорбыш являлся в офис ровно в девять часов утра, подбородок и щеки выбриты до синевы, усы аккуратно подстрижены, аромат дорогого одеколона перебивает запах перегара. И никто не делал ему замечаний. Таковы были правила игры в поединке редакция — Сгорбыш. Главное, чтобы он угождал привередливым звездам, которые на обложках журналов и на их глянцевых страницах, всех, включая последнюю, хотели быть неотразимыми. Сгорбыш и угождал, но предпочитал простых смертных. Несмотря на свой огромный талант, он так и не стал модным фотографом. Из тех, что имеют собственную студию, к которым надо записываться загодя и платить огромные деньги.

— Почему? — спросил я.

— Пью я, — со вздохом ответил Сгорбыш.

— Почему?

Вот на этот вопрос он не смог ответить. Я подозревал, что здесь скрыта роковая тайна. Сто процентов: женщина. Красивая. Но Сгорбыш об этом не рассказывал. Потом я задумался. Ведь моей второй, и, похоже, главной, задачей было удержать его от пьянства. Я должен понять, почему он пьет.

Почему пьет русский человек? Я полагаю, оттого, что ему грустно и холодно. Ведь он живет в огромной, холодной, забытой Богом стране и страдает в ней от вселенского одиночества. От несправедливости. Ни в одной стране мира на одну душу населения не приходится столько несправедливости, как в нашей. Те, у кого воруют, пьют от обиды. Те, кто ворует, от стыда. И, напившись, начинают доказывать себе и окружающим, что иначе нельзя: дают — бери, не возьмешь ты — возьмут у тебя. А мы… Я имею в виду пострадавших. Русских людей, которые всю жизнь бьются головой о стену. Мы слишком уж совестливые. Нам стыдно за то, что мы позволяем себя обворовывать. Мы пьем от неловкости за наших богачей. Богатства нации принадлежат, увы, далеко не лучшим ее представителям. В этот момент я вспомнил себя в юные годы и вздохнул. Проехали.