Те переглянулись и бросились на помощь командиру. Но на этот раз не скопом, а соблюдая порядок. Копейщики оттесняли меня от ворота, а меченосцы не давали приблизиться к копейщикам.
Это было уже серьёзно. Шеркон снова запел песню битвы. Я поднырнул под одно копьё, перерубил другое и с разворотом ногой въехал офицеру под колено. Его нога с неприятным хрустом согнулась в другую сторону. Капитан закричал от боли и упал. Потеряв предводителя, солдаты опять остановились. Мне только это и надо было.
— Вперёд!!! Нападайте, синдар вас всех возьми!
Латники опять кинулись в атаку. Им удалось ненадолго оттеснить меня от ворота, и двое из них, воспользовавшись этим, попытались поднять решётку. Я нагнулся, вытащил из-за голенища один из двух оставшихся ножей и метнул его. Один солдат упал — нож вонзился ему в бок, в стык пластин доспехов. Извини, надеюсь, ты жив, мне бы не хотелось тебя убить.
В возникшем замешательстве мне удалось проскользнуть сквозь строй и опять занять позицию около ворота. Только во время этого манёвра пришлось показаться в проёме ворот, и из-за решётки вылетело несколько арбалетных болтов. К счастью, мимо.
Солдаты попятились, со страхом глядя на меня. Я их понимал. Почти все они были ранены, трое лежали без сознания, четвёртый, возможно, мёртвый, офицер катался по земле со сломанной ногой, а из пяти копий осталось одно. И всё это натворил мальчишка.
Я направил остриё меча на них.
— Сдавайтесь.
Зря я это сказал. Это привело их в ярость, и они стремительно набросились на меня. Удары сыпались со всех сторон. Я стал ошибаться. Вот чей-то меч задел мою ногу, копьё ударило в плечо, к счастью, вскользь. Несколько раз мою жизнь спасала кольчуга. Боюсь только, что теперь у меня вся грудь и бок превратились в один сплошной синяк. Усилием воли я отключил боль и снова пошёл в атаку. Проскользнул между двумя солдатами и рукояткой меча ударил третьего в висок. Тот упал. Уклонился от двух ударов и проткнул кинжалом руку нападавшего. Я уже не жалел никого — речь шла о моей жизни. Последний нож вылетел из моей руки и пронзил горло самому опасному врагу — человеку, вооружённому секирой. Тело превратилось в боевую машину. Нога выбивает меч из руки, а мой кинжал входит в стык доспехов. Молниеносное движение шеркона, и кто-то теряет оружие вместе с рукой. Боль в левой руке — отключить её. Удар по голове, но за долю секунды я успеваю отклониться чуть в сторону, и удар идёт вскользь. Приседаю и с разворота вонзаю меч в грудь, шеркон пробивает доспехи, и солдат с хрипом валится на землю.
Не выдержав натиска, латники откатываются назад, а по мостовой уже гремят подкованные сапоги городской гвардии.
— Вот сюда, господин офицер! — голос Рона слышится как сквозь вату. — Вот они, предатели!
Гвардейцы, человек сорок, рассыпаются в цепь и, выставив вперёд копья, надвигаются на наёмников. Я ещё успеваю заметить, как те, понимая бессмысленность сопротивления, бросают оружие. Вижу, как ко мне, что-то крича, бежит Рон. С той стороны решётки пытаются стрелять из арбалетов, но ответный залп сметает их, ворота закрываются. Ко мне подходит высокий офицер в синем плаще гвардии.
— Вы вовремя. — Я пытаюсь улыбнуться и проваливаюсь во тьму.
Глава 6
Очнулся я оттого, что рядом кто-то разговаривал. Решив пока не сообщать о пробуждении, я остался лежать с закрытыми глазами, пытаясь разобраться в обстановке.
— Ну, как он?
— Сейчас уже всё хорошо. Вот проснётся, и можно будет его отпускать.
— А нельзя ли его разбудить?
— Ни в коем случае! — Невидимый мне человек даже испугался. — Тогда всё лечение пойдёт коту под хвост.
— Но его требуют в магистрат. Секретарь Альфонсио уже три раза спрашивал.
— Ничего не случится, если магистрат вместе с Альфонсио подождёт. Пока мой пациент не будет полностью здоров, я его никуда не пущу.
Так, значит, один из них врач.
— А сильно ему досталось? Сейчас он вроде выглядит здоровым.
— Сейчас! Видели бы вы его два дня назад…
Два дня назад! Я валяюсь здесь два дня?! С огромным трудом мне удалось удержаться, чтобы не выскочить из постели.
— …Порез на ноге, колотая рана на левой руке, а грудь и бока — сплошной синяк. Плюс большая потеря крови. Удивительно, как он вообще мог сражаться с такими ранами. Если всё, что я слышал, правда.
— Правда. Я сам видел. Он в одиночку удерживал отряд наёмников, не давая им открыть ворота.
— Но он всего лишь ребёнок!
— По словам уцелевших предателей, это не ребёнок, а сам дьявол.
— Он человек. Такой же, как ты и я. Я же врач, я лечил его. Ох, и каких трудов мне это стоило!
— Почему? — удивился собеседник врача. — Ты лечил и более опасные раны.
— Лечить-то лечил, но мне никогда не приходилось встречать человека, настолько невосприимчивого к магии.
— Невосприимчивого?
— Ну, не совсем, конечно, иначе мне бы не удалось его вылечить так быстро, однако… — Мне показалось, что при этих словах врач нахмурился, но открыть глаза я не решился, — мне показалось, что кто-то мне помогал. Это было мимолётное ощущение, словно толкаешь валун в гору, а в самый трудный момент кто-то слегка помог. А может, и просто показалось.