— Есть в этом что-то королевское… — пробормотал папа номер три, разливая душистую жидкость по чашкам.
— Ага, королевского пенделя ей дали, у них табличка висит, что оскорблять администрацию нельзя, там камеры, иностранцы. К чему им скандалы? Короче, мы за мамулю вступились, начался форменный беспредел.
— Если бы у кого-то из кармана пистолет не выпал, все бы было нормально, — меланхолично подытожил папа номер один, до этого в молчании нанизывающий мясо на шампура.
— Так он газовый, и разрешение имеется, — отмахнулся папа номер два. — Короче, поперли нас всех оттуда, полицией грозились, ну, мы на виллу и махнули. Мамуля сказала, что чувствует свою вину перед тобой, оттого примчалась следом, грехи замаливать. По дороге мамуле приспичило свежих фруктов захватить, она же у нас та еще цаца. Мы заскочили на рынок. Я пока мамулю ждал, все по сторонам глядел, как чувствовал. Гляжу — возле чебуречной нашего философа уже ксендзы охомутали.
— Что за ерунда?
— Ей-богу, какие-то кришнаиты нашего умника под локотки приняли и слааааденько так что-то ему поют. А он, наивная душа, уже и ручки на груди сложил. Все им про мандрагору какую-то твердил, а они кивали.
— Бог знает, куда бы его завело это стремление припасть к корням, — хмыкнула мамуля.
— Вот уж где правда. Я философа, как репку, выдернул, в машину усадил, а он молчит. Еле допытался, чего он тут забыл. Говорит, в паломничество прибыл. Еле мы его уговорили с нами ехать. Вот так мы тут все и оказались. Хорошо, дом большой, так что живем дружной коммуной.
— А я чего про это ничего не знаю? Уже решила, что у меня галлюцинации. Получается, я вас всех видела, а вы меня — нет. Не верю!
— Ну, мамуля рассказала, что ты злилась. Мы, мол, в жизнь твою лезем, то да се. Вот мы и решили, так сказать, наблюдать в отдалении. Виноваты мы перед тобой, как ни крути. Но готовы понести заслуженное наказание. Хотя я и так уже несу: мамуля храпит, как трактор, хоть ты ее в беседку отселяй. Философ палочки палит вонючие. Каждый день.
— Палочки пачули, я бы попросил, — возмутился папа номер три. — Между прочим, это аромат-символ, который повышает устойчивость и стабильность внутреннего состояния, делает сознание более объективным…
— Ага, вот мы тут все теперь стали сознательными, благодаря его пачкулям. А еще заладил: «У меня синдром самозванца, у меня синдром самозванца». А потом ни с того ни с сего причитать начал: «А вдруг это не тот же самый синдром самозванца, который бывает у настоящих гениев?»
— Даже на парашюте согласился полетать, чтобы «выйти из зоны комфорта», — хихикнула мамуля.
А папа номер два, воодушевившись поддержкой, продолжил:
— Ну, и кто такое выдержит? Наш подполковник тоже хорош, с шести утра активничает, водой обливается, зарядку под окнами шпарит.
— Кто рано встает… — начал оправдываться первый отец, но был прерван:
— Тот всех бесит, гремит чайником и громко хлопает дверями. Говорит, что-то там сублимирует. Я даже стесняюсь спросить, что это такое. Сопит как паровоз, а я с открытым окном спать люблю. После обеда у нас — курсы шпионажа. Только не очень-то он хороший учитель, раз ты нас засекла. А мамуля еще и питаться заставляет правильно, меня уже от зелени пучит. Я вчера ночью к холодильнику пошел, пока все спят. Думал, поем нормально. Представляешь, четвертым в очереди оказался. Сплошное лицемерие. Хотя родня, что уж тут говорить…
Я не знала, то ли смеяться, то ли плакать. В данной ситуации хотелось бы проделывать все это одновременно. Мамуля как раз отправилась переодеться к вечернему барбекю, и я воспользовалась благодушной атмосферой, царившей в саду.
— Ладно, допустим, я вам верю. Давно хотела спросить, но мы так редко собираемся вместе… Почему вы с мамулей расстались? Только внятно и по очереди.
— Ну-ка, первый муж, поведай, почему вы разошлись? — оживился папа номер два, отставив в сторону банку пива.
— Потому что она так меня и называла: мой первый муж, — огрызнулся папа, но тут же взял себя в руки, кашлянул и деликатно добавил: — Я много работал, и однажды твоя мать сказала, что мне нужно пересмотреть свои взгляды на семейную жизнь. Я пересмотрел, и мне опять все понравилось. А ей — нет. Назавтра я нашел на столе записку: «Обед на плите, плита — в столовой на работе».
— А мне, — тут же радостно вклинился второй отец, — представляешь, мамуля в один прекрасный день тоже записку оставила, на холодильнике. Мол, я уехала к маме, дочка со мной, завтрак на плите, ты только ее зажги. А газ она уже заранее включила. Только предупредить забыла. И еще: «Пы. Сы. Люблю тебя». Вот что за женщина? Чуть не взлетели всем домом! Это она мне за секретаршу Милку мстила, у нее были такие большие гру… глаза, один четвертого, другой пятого размера. Ну и… ушла к философу. Но и там, видать, не сахар был. Колись, мудрейший, тебе что написали?