Наследник Седьмой Марки

«Гибель слушателей учебных заведений Львова произошла по вине одержимого, научившегося извлекать их жизненные силы, увеличивая таким образом собственные объемы резервуара виты. С помощью привлеченного добровольца из числа марочных баронов, Йоханна Эссена, одержимый был выявлен. Им оказался сын Сигизмунда Олельковича, Адам. Доподлинно установлено, что он использовал энергию Геенны для создания смертельных конструктов в отношении своих соучеников и домочадцев. Однако не удалось найти подтверждений тому, что одержимый знал о планах своего отца».

Боже Святый! Этому вообще кто-то может поверить? Чтобы отец и сын действовали не вместе? Что заговор, организованный одним, происходил отдельно от прорыва Геенны, устроенного вторым? Коваль усмехнулся — смогут! Высшие чиновники, конечно, не идиоты, но сейчас они будут очень сильно заняты, перетряхивая связи Сигизмунда Олельковича, выискивая его подельников, которые еще не успели проявить себя, и зачищая очередную попытку мятежа до состояния выжженной земли. А мы пока попробуем узнать больше о том, с чем столкнулись. Чтобы, когда придет время отвечать на вопросы, было что сказать. И, по возможности, сделать.

Нужно лишь развести эти предметы — заговор и прорыв. В конце концов, «семерок» интересует лишь угроза трону, тогда как его — куда более масштабные вещи. А значит, в грамоте нужно указать лишь минимально необходимое, оставив остальное для доклада собственному начальству. Например, так:

«Доподлинно неизвестно, что произошло в особняке Олельковичей во время задержания наследника рода, Адама Олельковчича. Но имеются достаточные основания полагать, что означенным молодым человеком были использованы неизвестные доселе конструкты, вероятнее всего, создающие масштабные иллюзии. Восьмое отделение Имперской Канцелярии проведет по данному вопросу дополнительное расследование и предоставит полученные выводы по прошествии необходимого для того времени».

Вот! Вот так! И признать аномальное происшествие и одновременно не дать четких ответов, вроде тех, что просто просятся на язык. Не прорыв, не Геенна, не оскверненная изломанная реальность, а «неизвестный доселе конструкт, создающий масштабные иллюзии». Бойцам из Седьмого отделения этого объяснения хватит, а с остальными придется поработать.

Коваль вздохнул. Вынул изо рта кончик уса, который все это время в задумчивости жевал. Похлопал себя по груди, убеждаясь, что фляжка лежит там, где ей положено. Подумал было, что нужно бы глотнуть настойки, но потом решил, что пить в одиночестве неприлично, особенно когда имеется компания. И, отложив законченную сопроводительную грамоту, направился в допросную, где держали его племянников.

По его приказу дежурные занесли в камеру стулья и удалились. Богдан уселся сам, тяжело вздохнул и вынул из-за пазухи плоскую серебряную флягу.

— Усаживайтесь, голуби мои, — произнес он, сделав небольшой глоток и протянув флягу Яну. — Разговор у нас долгий. И пока мы его не закончим, никто отсюда не выйдет.

Племянник от предложения не отказался, приложившись к фляге с основательностью, которую сложно было заподозрить в обычно избегающем спиртного юноше. София кротко смотрела в пол, изображая полнейшую невинность.

— О чем говорить будем, дядюшка? — Ян вернул флягу. — О том, что я не должен был убивать Адама?

— В том числе, — не стал отрицать Богдан. — Ты лишил меня свидетеля, чем изрядно осложнил дальнейшую работу.

— Любой суд признает мое Право! — непривычный к крепким напиткам молодой человек очень быстро раскраснелся и произнес это с несвойственной ему запальчивостью. — Адам был одержимым, он призвал Геенну, такому выродку не место среди людей! Я сделал то, что должен был!

Инквизитор покивал, как бы соглашаясь.

— Все так, Ян, все так. Суд бы признал. Но это если бы суд состоялся. Если бы тебе и твоей сестре предъявили обвинения в проникновении и убийстве.

— А их не будет?

Впервые с начала разговора София подняла глаза. Страха там не было, зато удивления — море.