Наследник Шимилора

Этой ночью мы остановились на последний привал под открытым небом. Дальше — решительный рывок. В такие минуты у меня обычно наступало раздвоение личности. Я понимала, что один этап моей жизни заканчивается и начинается другой, но не могла прочувствовать торжественность момента. Вот и сейчас я перебирала в памяти события прошедших двух с половиной месяцев. Знакомство с новыми друзьями. Постоянные стычки с Нолколедой. Схватка в захолустном кабаке. Встреча с Денисом, его неожиданная женитьба — и мои муки по этому поводу. Бой в лесу и моя первая победа... Безумная ночь с Сэфом. Смерть сенса Зилезана. Примирение с Ледой. Да, весь путь был размечен моими собственными вехами: любовью, ревностью, горечью, болью... И каждая новая боль оборачивалась радостью, потому что говорила, во весь голос кричала мне: ты живешь! Впервые за долгие годы прозябания я жила по-настоящему ярко. Про такое снимают фильмы и пишут книги. А измученные бытом домохозяйки — или озлобленные неудачницы вроде меня — читают их взахлеб, чтобы хоть на час, хотя бы в воображении примерить на себя увлекательную чужую жизнь. Полнота ощущений, не в мечтах, а наяву — это и есть главный подарок Лаверэля. То ли еще будет, ведь у меня впереди целых десять лет!

— Мы можем поговорить? — услышала я голос Дениса и вздрогнула. Потом молча кивнула ему, сдерживая радостное нетерпение. Неужели он передумал? Денис опустился напротив меня, скрестил ноги по-турецки.

— Бар говорил правду, Жанна? Фраматы действительно сообщили тебе что-то важное, о чем ты не рассказала нам?

Итак, разговор пойдет не о нас... Только сейчас я поняла, как сильно надеялась, что он все-таки передумает. Разочарование было острым, как зубная боль. Я ответила резко:

— Кому это вам я не рассказала?

— Всем, кого это касается, — ответил Денис. Здорово у него получается быть таким занудно спокойным — и это спокойствие приводит меня в бешенство.

Сдунув с глаз отросшую челку, я собралась уже сказать какую-нибудь едкую гадость, но командир вдруг улыбнулся беспомощно и виновато.

— Прости, я как-то не так начал. Я не собирался тебя допрашивать, просто хотел посоветоваться. Понимаешь, когда меня уговаривали отправиться в Лаверэль, я принимал слова фраматов за чистую монету. Могущественные скитальцы, потерявшие родину, но не сумевшие избавиться от привязанности к ней. Очень романтично, в духе старой фантастики. Но, оказывается, есть еще какие-то секретные группы, пещеры с компьютерами, оппозиция. Это уже не фантастика, это политика. А в политике только на самом верху играют с открытыми глазами.

Нечто подобное приходило мне в голову после последней встречи с шефом. Но сейчас мной овладел дух противоречия. Он ищет поддержки? Хочет посоветоваться? Для этого у него есть жена — замечательный человек, но мне от этого не легче.

— Послушай, какая разница, с закрытыми глазами, с открытыми... — пренебрежительно фыркнула я. — Правила игры все равно задают фраматы, это было ясно с самого начала, и мы с этим согласились. Так?

— Н-ну так, — нехотя кивнул Денис.

— Нам подарили этот прекрасный мир...

— Сдали в аренду.

— Хорошо, в аренду. Я считаю, надо получить по максимуму. Зачем ломать голову над неразрешимыми вопросами? Допустим, мы знаем одну десятую, одну сотую правды. Помнишь, ты говорил о судьбе? Считай, что на ближайшие десять лет фраматы — это наша судьба. Глупо спрашивать у судьбы, почему, например, она сделала тебя брюнетом с темными глазами.

— Не так это все, — помотал головой Денис. — В том-то и дело, что они не судьба. Они такие же, как мы, — вот что пугает. Не стоит преувеличивать их могущество.

— Не стоит его недооценивать. Ты приписываешь фраматам человеческие мотивы поведения, которых у них нет. У них вообще, может быть, нет ничего человеческого, кроме внешности, под которой они нам представляются. Представь себе, что нет никаких фраматов. Есть Лаверэль, которому угрожает опасность. От участи Лаверэля зависят наши жизни. А участь Лаверэля в наших — не в их! — руках.

Верила ли я сама в то, что говорила? Не знаю. Денис помолчал, переваривая тонны патетики, которые я на него вывалила. Потом сказал тихо и упрямо:

— Просто я вижу, что снова есть генералы, затевающие войны, и солдаты, которые гибнут в этих войнах. И мне противно...

— Это у тебя военный синдром, — холодно заметила я. — Ты рассуждаешь, как будто вчера вернулся с войны. Как будто так и не повзрослел за эти годы. Честно говоря, это просто смешно.

Маленькая месть, за которую мне тут же стало стыдно... Я так хотела его обидеть, что, кажется, не рассчитала удара.

— Дурочка, — еле слышно сказал он, вставая.