— Ладно, не надо о грустном. А ты сейчас представь. Десять миллионов долларов. Они у тебя, вперед! Что ты будешь делать? — допытывался Сэф.
— Что-нибудь невозможное, — засмеялся Денис. — В космос, например, слетаю. Или куплю какой-нибудь зоопарк. Или займусь наукой и открою ген вечной молодости. Не знаю. Я не очень умею тратить деньги.
— Почему? — Сэф изобразил, что подсчитывает на пальцах. — Ты уже все потратил. Но если поприжаться, то на все хватит. Ладно, с тобой все ясно. Кто следующий? Жанна!
Вопрос Сэфа поставил меня в тупик. Не в том дело, что я не думала, как потратить деньги. Но в основном это были аморфные представления о «красивой жизни», в которых немыслимые путешествия по Южной Америке мешались с платьями от ведущих кутюрье. Ну, еще собственный дом где-нибудь в Комарово. Самая крутая машина и водительские права без проблем. Главное — чтобы все без проблем. А из остатков можно немного матушке помочь. В конце концов, десять миллионов — это не такие уж сумасшедшие деньги… Но говорить всю эту чушь мне было неловко. Нолколеда окончательно убедится в том, что я бессмысленная дура. «Мальчики», как мысленно, с легкой долей самоиронии, я называла Дениса и Сэфа, во мне разочаруются. К счастью, Сэф не стал настаивать.
— До чего вы, девушки, скрытные! Но вы-то, сенс, не будете скрывать от нас своих планов? Вы отбываете здесь уже второй срок и по возвращении будете сказочно богаты!
Сенс поднял глаза от записной книжки, аккуратно снял очки.
— Друг мой, — сказал он, — я вряд ли когда-нибудь вернусь.
Даже красноречивый Сэф не нашел, что ответить. И в самом деле, что тут скажешь? Пять лет назад человек не захотел вернуться на Землю. Не из-за денег же он это сделал? Пятнадцать лет теперь отделяют его от прошлого… Ни семьи, ни друзей, ни себя самого, прежнего… Куда уже возвращаться? Тем более, если тебе нравится в Лаверэле, и к твоим услугам кафедра лучшего из университетов королевства? Я впервые задумалась, что и десять лет — немалый срок. Кажется, я понимала, о чем говорил Денис: что-то помешает… Впрочем, я вообще слишком хорошо его понимала…
— А ты, Леда, собираешься возвращаться? — очень серьезно спросил Сэф.
— Я не могу не вернуться, — жестко ответила немка. Но черты ее лица смягчились — то ли в оранжевом свете костра, то ли из-за отросших соломенных волос. Нолколеда встала — как красиво это она делала, из любого положения, без помощи рук, просто взвивалась вверх, как пламя свечи! — и пошла к лачуге. Я вздохнула, подумав, что на троих там места не хватит, и спать мне придется на свежем воздухе. Впрочем, если не считать нашего плаванья на «Мотиште», я уже забыла, когда последний раз ночевала под крышей.
— У нее на Земле осталась дочка, — тихо сказал Денис. — Я говорю вам, потому что, во-первых, это не секрет. А во-вторых, чтобы вы не мучили ее расспросами. Она очень страдает в разлуке с ребенком.
Зачем он это говорит — словно противопоставляет себя с Нолколедой, «семью», Пегль их задери, нам с Сэфом! Как моя одноклассница Настя: выйдя замуж раньше всех нас, она с таким же снисходительным осуждением смотрела на незамужних подруг. Но Настя всегда была непробиваемой дурой и делала это от недалекого ума. А Денис-то зачем?
— Интересно поступают некоторые мамаши, — зло сказала я. — Отправляются заработать деньжат — ненадолго, всего на десять лет. А ребенка оставляют бабушке. Она не боится, что дочка ее не узнает?
— Боится, — ответил Денис, вороша палкой угли костра. — Скорее всего, так оно и будет. Когда Леда отправилась в Лаверэль, ее дочке было два годика. А когда вернется, будет уже двенадцать. Взрослый человек.
— Тогда почему? — спросил Сэф.
— Девочка заболела, — пояснил наш командир. — Церебральный паралич. Она не владеет ни руками, ни ногами. Но сейчас делают операции… Правда, нужна не одна операция, а они очень дорого стоят, и страховка не покрывает… А потом — еще более дорогостоящий уход. Она договорилась с фраматами, что ее мать будет иметь свободный доступ к этим деньгам. Вот так.
Я хотела провалиться на месте. Выступила, ничего не скажешь! Вот, и Сэф весь размяк от сочувствия. А я выглядела бездушной стервой. Действительно, откуда мне понять, что чувствует бедняжка Леда, у меня ведь нет детей! Мне было ужасно стыдно за эти свои мысли, за злобу, за некрасивую, почти скандальную ревность… И вдруг я поймала взгляд Дениса. Он смотрел на меня… с сочувствием. Так смотрят на смертельно больного, которому, сколько ни жалей, невозможно помочь. И от этого взгляда мне стало совсем дурно. Я вдруг расплакалась, вскочила, побежала туда, где уютно всхрапывали лошади. Ни один из мужчин не пошел за мной.
— Лошади! Пеглевы дети, где лошади!
Я оторвала тяжелую голову от матраса. Кричал Сэф. Ему что-то отвечал Бар. Потом послышался быстрый говорок Тмеза. Пригладив волосы, я пошла выяснять, в чем дело.
Сэф в расстегнутом камзоле, взъерошенный, тряс перед лицом Бара уздечкой своего Карамэля.
— Что значит — «ничего не видел»? Ты понимаешь, Пеглев сын, что случилось?!
— Так он проспал, монгарс, — вмешался Тмез. — Эх, вот ведь беда!