Наследник царских кровей

Покидая палату Алмазова, я уже определилась с главным подозреваемым. Скорее всего, это Ника, невестка Николая. Мне не нужно объяснять, насколько легко женщине сменить цвет волос. Самые простые способы – это парик, краска или оттеночный бальзам. Но у двух последних есть свои нюансы. А вот с помощью правильно подобранного парика не только брюнетка может превратиться в блондинку или шатенку. Парик, правильный макияж, одежда, цветные контактные линзы могут изменить облик женщины практически до неузнаваемости. В Ворошиловке нас этому, как ни странно, не обучали, но я эту науку усвоила самостоятельно. Да и любая женщина в случае нужды разберется. В данном случае, я думаю, хватило только парика.

В коридоре я перехватила Никиту с Василием, возвращавшихся из туалета. Полицейский прошел в палату Николая Алмазова, а мы с Никитой направились к выходу из отделения реанимации. На выходе из здания я увидела Генку в сопровождении симпатичной медсестры, входящих в реанимацию со стороны приемного покоя. Приятель попытался было привлечь к себе наше внимание, но я быстро сделала у своего лица знак рукой, означающий молчание. Генка сориентировался мгновенно, обнял за плечи ничего не понимающую медсестру и почти втолкнул ее в приемный покой.

Значит, все в порядке. Сейчас Генка разовьет бурную деятельность, и Алмазов будет в клинике на Ашхабадской минут через сорок или около того. Никита не заметил наших маневров, что соответствует моему намерению скрывать от него свои действия. Если я все еще подозреваю паренька. А это, к сожалению, так и есть. Например, что мешало подростку вступить в сговор с бойкой тетушкой? Или даже подбить Нику устранить его родителей как преграду к полному владению заводом и торговой маркой за вознаграждение? Или за долю в бизнесе? Нет, с Никиты подозрений я пока снять не могу, преступники, случается, тоже бывают обаятельные.

– Ты говорила, что у нас дел много, а что мы планировали? – подал голос «подозреваемый», заглядывая мне в глаза, пока я прогревала мотор «фолька».

Всегда тщательно контролирую выражение своего лица. И если на нем и возможно прочесть какие-то мысли, то только те, которые я намерена продемонстрировать собеседнику. Это условный рефлекс, выработанный годами, даже во время разговора в теплой дружеской компании собеседники не поймут моих тайных мыслей, если таковые имеются.

Приветливо улыбаясь мальчишке, я торопливо анализировала свои предыдущие действия и слова, пытаясь понять, не совершила ли где-то ошибки. Похоже, что Никита от чего-то насторожился, заметил мое недоверие. Вроде бы нет.

– Петр Семенович все равно не разрешил бы нам утомлять твоего отца. Он и так пошел на нарушение правил, в реанимации родственникам нельзя находиться в палате больного.

– Жалко, я хотел бы все свободное время проводить с отцом. – Голос мальчишки был неподдельно грустный.

– Это будет возможно, когда твоего отца переведут в терапию, или куда там положено. Нахождение больного в реанимации предполагает тяжелое состояние его здоровья, то есть в любой момент могут понадобиться экстренные меры по спасению жизни.

– Но он выглядит совсем здоровым… Только перелом этот…

– И отлично, врачи понаблюдают несколько дней, чтобы обошлось без сюрпризов, а пока могут и не пускать к нему.

– Как? Почему? – подпрыгнул на сиденье Никита.

– Чтобы избежать лишних волнений, так Петр Семенович решил.

Искажать правду было очень неприятно, но необходимо. Пока с мальчишки не сняты подозрения, ему невозможно видеться с отцом, ведь я вынуждена скрывать местонахождение Алмазова-старшего и от Никиты.

– Я не знал, что там такие строгости. Нужно было мне самому с лечащим врачом переговорить.

– Никита, – решила я немного отвлечь мальчишку, – ты не хотел бы съездить на производство?

– В Покровск?

Я кивнула.

– Нет. Зачем?

– Ну, узнать как дела, все ли в порядке?

– Там есть управляющий Василий Степанович, он вполне компетентный сотрудник и сам отлично справляется с текущими производственными вопросами. Я ему звонил вчера, он сказал, что все в порядке на заводе. Так что ехать туда незачем.

– Ты мне не говорил, – оторопела я.

– Не успел, утром так все завертелось, как в бешеной карусели. Покушение на отца, ранение полицейского, волнения все, я совсем растерялся и забыл сказать тебе, что вчера вечером сделал несколько звонков.

– А между тем это может быть важно, – насторожилась я.

– Ну да. На производство звонил, сказал, что приехал, что папа в больнице. Про маму тоже, – упавшим голосом продолжал мальчишка, – они не знали ничего, представляешь? Василий Степанович говорит, что текущие производственные вопросы все решены. Завод работает в обычном режиме. Предлагал нам с тобой помощь, я сказал, если что-то понадобится, позвоню. Он тоже обещал держать в курсе всех дел.

– Не знали ничего? Ну, это понятно.

– Звонил в больницу, уже поздно вечером, вернее ночью. Никак не мог уснуть, хотел узнать, как самочувствие отца. Мне сказали, что он вышел из комы.

– Что же ты мне ничего не сказал? – изумилась я.