Наследник волшебника

“Да что это со мной?” – подумал он.

– Давайте-давайте, – произнес он вслух. – И налейте мне, пожалуйста, вина вон из того кувшина.

Сцевола поспешно сходил за кувшином, наполнил бокал вином, заботливо поставил его перед Лайамом, затем полез в печь. Юноша аккуратно разрезал пирог ножичком, отстегнув его от своего пояса, и уселся напротив измотанного хозяина дома. Он явно чувствовал себя неловко.

– Извините меня, Лайам Ренфорд, – произнес он, наконец. – Мне не следовало втягивать вас в это.

Лайам покачал головой. Он успел сделать несколько глотков из бокала, и у него, наконец, перестали трястись руки.

– Я просто давно не фехтовал, только и всего. Мне какое-то время вообще не доводилось брать в руки оружие. А в те времена, когда я его носил, – добавил Лайам, – обычно только этой делал. В смысле – просто носил. Я могу сосчитать по пальцам те случаи, когда мне приходилось пускать его в ход.

Это не вполне соответствовало действительности; на самом деле Лайаму приходилось драться много и порой беспощадно, однако в этих схватках отнюдь не фехтование выручало его. Но объяснения, похоже, сделали свое дело: Сцевола успокоился и с аппетитом принялся за пирог. Через несколько минут, когда Лайам окончательно пришел в себя, он снова принялся размышлять о своем госте. Симптомы болезни, как видно, не очень беспокоили юношу, хотя Лайам не мог не признать, что выглядит он ужасно. Но отвращения Лайам не испытывал, и он с любопытством задумался о той странной смеси весьма разнородных качеств, которой наделял человека этот недуг. На вид Сцевола был сущим чудовищем – и при этом он, несомненно, являлся самым проворным фехтовальщиком из всех, что Лайаму доводилось в своей жизни встречать.

Гость почувствовал пристальный взгляд хозяина и, оторвавшись от еды, вопросительно посмотрел на него.

– Вы ведь, вероятно, лучший боец своего храма?

– Да, – подтвердил Сцевола. Это не было хвастовством – обычная констатация факта. – Я учу других. Только сейчас из-за усиленных караулов и всей этой суматохи времени на тренировки почти что не остается.

– Ах да, суматоха, – протянул Лайам. – Вокруг несостоявшейся кражи. Насколько я понимаю, иерарх Клотен очень… разволновался из-за нее.

Сцевола возвел глаза к потолку. Окружающие глаза его кожистые чешуйки остались при этом недвижными.

– Разволновался – не то слово. Он обвиняет в злокозненных умыслах всех и каждого. Я просто представить себе не могу, зачем ему затевать скандал с почитателями отца нашей глубокочтимой богини, но он именно это и делает.

– Какого отца? Отца богини Беллоны? Юный служитель нового культа положил ложку на стол.

– Многие из нас полагают, – глубокомысленно произнес он, – что бог Раздора – отец Беллоны, а мать… Ну, касательно матери существуют различные мнения. В храме еще не пришли к согласию по этому вопросу. Эластр, хранитель оружия, полагает, что ее мать – Урис, хотя лично я в том сомневаюсь. А Клотен утверждает, что у Беллоны нет ни матери, ни отца. Что она просто есть, вот и все. – Тон юноши недвусмысленно свидетельствовал, что в утверждениях иерарха Клотена он сомневается еще больше.

– Я ничего об этом не знал.

– Культ Беллоны молод, – снисходительно пояснил Сцевола. – Многие подробности ее возвышения еще следует установить. Но большинство почитателей богини верят, что она – дитя божественного союза.

– Но Клотен в это не верит?

– Нет. Он спорит по этому поводу с Эластром, иногда очень бурно, и я слыхал, будто он игнорирует многие распоряжения, поступающие из Кэрнавона. Но Клотен – племянник великого иерарха Лоустофта, и с этим нельзя не считаться.

Лайам внимательно слушал юношу. Он никогда особо не интересовался религиозными распрями – боги Мидланда были древними, укрепившимися, в их величии никто не смел усомниться – но эти сведения могли пригодиться Кессиасу. Самого же Лайама волновал лишь один вопрос.

– А зачем вам грифон?

– Для жертвоприношения, – неуверенно отозвался Сцевола. – Иерарх Клотен сказал, что мы принесем его в жертву в день официального открытия храма.

– А где вы его взяли?

– Поймали по дороге из Кэрнавона сюда. Когда мы уже спустились с гор, на нас напали разбойники.

Глаза юноши вспыхнули. Он на мгновение смолк, словно перебирая в памяти эпизоды кровавой схватки.

– Когда все закончилось, мы решили посвятить нашу победу Беллоне и стали проводить должный обряд. На краю поля среди мертвецов сидел этот грифон. Он был какой-то странный. Грифоны вообще-то стервятники, но этот просто смотрел на убитых и даже не попытался от нас улизнуть.

Лайам озадачился. Грифоны, по его сведениям, были яростными бойцами и ревностно отстаивали свою свободу.

– Мы с легкостью заковали его в цепи, – продолжал тем временем Сцевола, – и с тех пор он не доставлял нам хлопот. – А чем вы его кормите?

– Ничем, – отозвался Сцевола, отводя глаза. – По дороге мы пытались его кормить, но он от всего отказывался. Хотя Эластр каждый день пробовал давать ему то одно, то другое. К тому времени как мы добрались сюда, иерарх Клотен велел ему прекратить эти попытки.