Читаем Наследники полностью

Наследники

В последнюю секунду такси с дороги исчезло, фургон вернулся в правый ряд, прибавляя скорость.

Хоть бы коп какой-нибудь попался! Гвоздю никогда даже в голову не приходило, что ему когда-нибудь захочется видеть копа у себя на хвосте, а сейчас настала такая минута. Ну и где они все? Почему, когда надо, рядом нет ни единого хренова копа?

Фургон с визгом широко повернул, наверно на Седьмую авеню, хотя точно нельзя сказать, потому что Гвоздь закрыл глаза, проскользнув в волоске от сигналившего автобуса. Потом фургон прыгнул на бровку, распугав прохожих, и замер на тротуаре.

Мотор заглох. Гвоздь скулил, с ужасом ожидая дальнейших запланированных Сантой действий. Но тот ничего не говорил и не делал. Он извернулся, взглянул в ветровое стекло. Санта исчез.

Хотя в одиночестве Гвоздь не остался. Собиралась толпа зевак, выстраивалась полукругом вокруг фургона, разглядывая его, тыча пальцами на окровавленное лицо, на мокрые штаны, на что-то налепленное Сантой на лоб. Кто-то расхохотался. Остальные подхватили.

Гвоздю хотелось умереть.

Наконец он услышал сирены.

Воскресенье

1

— Как дела, Гектор?

Маленький Гектор Лопес взглянул на Алисию с больничной койки. Без улыбки.

— Хорошо, — сказал он.

Она перевела его в стационар в пятницу из-за неудержимой рвоты, но со вчерашнего дня организм удерживал жидкость. Выглядит лучше. Хотя все еще лихорадка. Анализ спинной жидкости дал на первый взгляд отрицательный результат, а культура еще не готова. То же самое с мочой и кровью. Алисия надеялась обнаружить простую желудочно-кишечную инфекцию, только сильно тревожилась из-за практического отсутствия у него лимфоцитных клеток. Надо на всякий случай ввести внутривенно гамма-глобулин.

— Как себя чувствуешь?

— Тут болит, — пожаловался мальчик, показывая на вытянутую левую руку с введенной в локтевую вену иглой трубки.

— Как только тебе станет лучше, сразу вытащим.

— Сегодня? — просиял Гектор.

— Возможно. Пусть сначала пройдет лихорадка.

— Ох.

Алисия обратилась к Джин Соренсон, сестре, сопровождавшей ее сегодня на обходе. Крупной блондинке едва стукнуло двадцать пять, а это уже закаленный ветеран войны со СПИДом.

— Приходит к нему кто-нибудь? — тихо спросила она.

Соренсон пожала плечами:

— Мне об этом ничего не известно. Приемная мать звонила... однажды.

— Ну хорошо. А кто с Гектором в эту смену играет?

— Мы еще никого не назначили.

Алисия сдержала раздражение.

— Мы, кажется, договаривались, что у всех моих детей в каждую смену будет партнер, — ровным тоном проговорила она.

— Не успели, доктор Клейтон, — взволнованно объяснила Соренсон. — Тут такая была суета, кроме того, мы подумали, Гектор через пару дней выйдет, поэтому...

— Я хочу, чтобы у них был товарищ по играм даже на один день. У нас на эту тему был уже разговор, Соренсон.

— Знаю, — смиренно признала сестра.

— Но видно, не понимаете. Вам известно, как взрослым тоскливо в больнице, а представьте себе ребенка, прикованного к постели в палате, где чужие люди его раздевают и разувают, колют иглами, диктуют, когда надо есть, когда идти в ванную. Многие дети могут хотя бы рассчитывать, что придет мама, папа, родные, чуть-чуть успокоят. Кроме моих. Им не на кого опереться. У них вместо системы поддержки черная дыра. Можете вообразить?

Соренсон отрицательно тряхнула головой:

— Я старалась, да только...

— Верно. Не можете. Поверьте мне. Это ужасно.

Алисия понимала. Через несколько недель после поступления в колледж попала в больницу с обезвоживанием после вирусного гастроэнтерита, очень похожего на случай с Гектором. Пролежав всего два дня, чувствовала себя жутко. Ни приятеля, ни близких друзей, никто ее не навещал, никто о ней даже не спрашивал, и будь она проклята, если позвонит домой. Незабываемое ощущение полной беспомощности и одиночества.

— Поэтому к больным детям в каждую смену приблизительно каждый час обязательно должен кто-нибудь подходить, разговаривать, улыбаться, брать за руку, чтобы они могли на него рассчитывать, просто не чувствовать страшного одиночества. Это почти так же важно, как лекарства, которыми мы их накачиваем.

— Я все сделаю, — заверила Соренсон.

— Хорошо. Только делайте не для меня, а для них. — Она отвернулась, погладила колючую голову Гектора: — Эй, парень! Жутко колючий!

Теперь добилась улыбки.

— Угу, ежик... — Малыш кашлянул, попытался продолжить и снова закашлялся.

— Тихонечко, Гектор, — сказала Алисия.

Усадила его, расстегнула на спине больничный халатик. Прижимая к грудной клетке головку стетоскопа, услышала тихий целлофановый скрип, предвестник пневмонии. Ничего больше, кроме отдельного хрипа.

Заглянула в больничную карту Гектора. Рентгеновский снимок груди отрицательный. Назначила повторный, плюс посев мокроты, культуры и прочее.

Взглянула на костлявое тельце. Очень нехороший кашель.