Наследники

Но Костя спешил и, наскоро попрощавшись, пошел от машины. Вслед ему Шмель приветливо помахал рукой.

Только дойдя до второго этажа, где уже слышался говор собравшихся ребят, Костя вспомнил, что рука Шмеля перевязана бинтом.

Костя остановился на секунду, а потом опрометью бросился вниз. Надо спросить, узнать, почему у него обмотана рука. Но, когда выбежал на улицу, грузовика уже не было.

Все собрание Костя сидел как на иголках, выступления слушал рассеянно, выступил тоже не очень вразумительно, видел, как некоторые ребята даже посмеивались.

После собрания Костя зашел в комитет. Зарубин был там. Он терпеливо выслушал возбужденный рассказ Кости и сказал:

— Понимаешь, Костя, дело это такое. Мало ли почему у человека рука забинтована? Ну, ушиб ее Шмель или поцарапал, может, даже поранил, открывая консервы. Оперативный зуд тебе покоя не дает. Придется тебя в ОБХСС работать отправить.

Зайкин вскочил со стула, нервно взъерошил волосы, ощетинился:

— И как ты не понимаешь? Где Шмель-то работает? В отделе снабжения. И если те мазурики везли цемент от нас, значит, возможно, это одна шайка-лейка?

— Ну хорошо, допустим. Но как же это проверить? Прийти к нему и сказать: покажи-ка, Шмель, руку? А он пошлет куда Макар телят не гонял — и все. Может, скажет, еще что-нибудь вам показать?

— Не согласен.

Зарубин смотрел на Костю. Тот сидел, сжав губы, в глазах — непримиримость.

— Что предлагаешь?

— Надо сообщить в ОБХСС. Они ведь наверняка теми субчиками занимаются. Пусть и этого Шершня, или как его там, Шмеля, пощупают.

…На следующий день, часов в двенадцать, моложавый, подтянутый парень в сером костюме, в синей, наглухо застегнутой рубашке появился в отделе снабжения строительства. Когда он зашел к Богдашкину, тот поднял глаза от бумаг и, не скрывая удивления, спросил:

— В чем дело?

Пришедший положил на стол свое удостоверение. Богдашкин поднял на лоб очки.

— Чем могу быть полезен?

— Вызовите сюда Шмеля.

— Шмеля? Пожалуйста.

Шмель появился минут через десять — пятнадцать. Он вопросительно посмотрел на Богдашкина.

— Вы вызывали?

— Вас пригласил вот этот товарищ…

— Моя фамилия Березин. Я из горотдела БХСС. Мне надо выяснить некоторые обстоятельства. Садитесь, пожалуйста.

— Я не помешаю? — спросил Богдашкин.

— Нет, нет.

— Вы Шмель? Матвей Сидорович?

— Допустим. Что из этого следует?

— Ровным счетом ничего. Пока ничего. Развяжите руки.

Шмель, будто подкинутый пружиной, вскочил с кресла. Глаза растерянно забегали.

— Это еще зачем? Почему я должен вам их показывать? Вы же не врач.

— Шмель, развяжите руки.

Голос Березина звучал негромко, но в нем были нотки, не оставившие у Шмеля никаких сомнений, что упорство на пользу не пойдет. Он медленно, нехотя стал развязывать зубами узел на левой, потом на правой руке.

— До конца не разматывайте, — сказал Березин. — Видно и так. — Он указал на фиолетовые разводы и пятна на руках.

Шмель снова стал заматывать бинты и хрипловато пробасил:

— Какая-то дрянь рассыпалась в складе.

Березин, чуть улыбнувшись, проговорил:

— Об этом мы поговорим завтра. Приезжайте утром. Часов в десять. — И, обращаясь к молчаливо сидевшему за столом Богдашкину, добавил: — Ничего вам не сорвем срочного, если отвлечем на некоторое время товарища Шмеля?

Богдашкин развел руками:

— Раз надо, значит, надо.

…А потом беседа в горотделе с глазу на глаз с этим подтянутым капитаном. Он был уже в форме. Серебристые погоны, вьющиеся волосы, вежливая улыбка. И вопросы, вопросы, вопросы. И обычные, ничего не значащие, и наводящие, прощупывающие. В конце беседы Шмель, однако, пришел к выводу, что ничего существенного капитан не знает. Ну, измазаны в каком-то порошке руки. Где тут криминал? На складах-то сотни разных вещей лежат: металл, цемент, химикаты и многое другое. Какой-то пакет или мешок мог и рассыпаться. Что тут такого?

О тех же, кто отвозил цемент в Межевое, пока не спросил. Почему? Очень важно, связывает ли он меня с ними. Пока неясно. Пока слишком повышенный интерес к системе отпуска и учета материалов на складах. И все же правильно, безусловно, правильно, что я предупредил этих тузов — Казакова и Четверню. Пусть почешутся, пусть пораскинут мозгами. И опять же правильно, что даю тягу. Сейчас мне быть здесь совершенно ни к чему. А старики не поскупились. Понадобится, и еще пострижем, запасы-то у них есть. Шмель, довольный, ухмыльнулся. И не только оттого, что чемоданчик, стоявший под столом, содержал некую солидную толику «сбережений» Казакова и Четверни. Его позабавило воспоминание, как он проучил этого сосунка с Тимковского растворного узла. Хлопот и без того было полно, но он не смог отказать себе в этом удовольствии.