Наследники

Высокий медлительный парень, сменивший на трибуне комсомольского секретаря, заговорил приподнято:

— Я, да и все мы за то, чтобы помочь такой стройке, стыдно не помочь. Но надо, чтобы начальство пошевелилось, — парень посмотрел на парторга, на директора завода. — Наша первая печь уже месяц на ремонте. А почему? Нет огнеупоров. Ведь если ее, первую-то печь, пустить ну хотя бы на неделю раньше — ого, тут бы не только пять-шесть, все десять составов можно «Химстрою» дать. Что касается нас, то мы, конечно, готовы. Раз надо — поработаем, не слабенькие, не надорвемся.

Скоро Костя убедился, что зря он обвинил про себя здешних ребят в отсутствии комсомольского огонька и задора. Куда девалось их спокойствие и, как прежде ему казалось, равнодушие!

Говорили обжигальщики, сортировщики, мотористы, электрики. Кто предлагал объявить ударную неделю, кто считал, что надо ввести третью, ночную смену. Некоторые сердито требовали навести порядок с подачей электроэнергии, расшевелить карьер. Да и с отправкой готовой продукции надо разобраться, а то цемент, выработанный для «Химстроя», может уплыть в другие адреса. Кое-что перепало и Косте. Его упрекали за то, что поздновато, мол, хватились, напомнили о статье в «Комсомолке» по поводу плохой организации труда на площадке; ссылаясь на письма земляков, спрашивали, почему на стройке так плохо относятся к житью-бытью ребят.

Поздно вечером Костя, измученный до крайности, но довольный прошедшим днем, вернулся в гостиницу. Хлопнув Валерия по плечу, миролюбиво заявил:

— Будет цемент «Химстрою», будет, товарищ Хомяков.

Тот, слегка улыбнувшись, согласился:

— Я тоже так думаю.

На следующий день Зайкин, как было условлено, пришел в комитет комсомола завода, чтобы пойти по цехам. Но там сказали, что его просил зайти секретарь парткома. Костя удивился. Кажется, все было договорено вчера? Может, возникло что-то дополнительное? А вдруг и впрямь не пять, а шесть или даже семь эшелонов сумеют подбросить «Химстрою»? Это было бы здорово! Но по виду секретаря парткома Костя понял сразу, что причины его приглашения вовсе не так радужны. Неужели они передумали? Костя похолодел от этой мысли. Секретарь парткома долго, пристально смотрел на него, а потом сухо, неприязненно сказал:

— Что же это вы, молодой человек? Кто вас учил таким вещам? И за кого вы нас принимаете? Я заказал Каменск, хочу рассказать товарищу Быстрову, какими делами вы здесь занимаетесь.

Костя ничего не понимал. Видя его недоумение, секретарь парткома встал из-за стола и, подойдя к шкафу, открыл дверцы. На полке стояла батарея бутылок.

— Ну, что вы на это скажете?

Вот теперь Костя понял. Понял, почему шнырял вчера по заводоуправлению Хомяков, о чем шептался с секретаршей директора, зачем днем уезжал с завода в гостиницу. Да, теперь Косте все было ясно. Он поблек, сжался, явственно представил себе, как возмутятся, узнав обо всем этом на «Химстрое», как Данилин, презрительно морщась, даст указание: «Отзовите этого… Зайкина из Новороссийска».

Секретарь парткома, увидя, как Костя переменился в лице, немного добрее, но все еще отчужденно заметил:

— Мы же договорились с вами, товарищ Зайкин. Ребята взялись помочь. А вы взятки суете. Как вам могло прийти такое в голову?

Костя уже оправился от первой неожиданности и обрел способность что-то говорить. Он объяснил, что ни сном ни духом не знает об этом, не имеет никакого отношения к бутылкам, рассказал о своем напарнике Хомякове… Чувствуя, что ему трудно убедить секретаря парткома, вдруг вспомнил: у того заказан разговор с Каменском. Это было как раз то, что нужно. Костя стал упрашивать секретаря парткома поторопить станцию.

Как только в трубке послышался голос Богдашкина, Костя стал так кричать, что секретарь парткома вынужден был подняться и плотнее закрыть дверь.

— Вы что, товарищ Богдашкин, с ума сошли? Преступные формы работы применяете? На кой черт подсунули мне этого Хомякова, да еще с целым винным погребом? Как приеду, официально этот вопрос поставлю. Безобразие! Черт знает что такое!.. — И, не вслушиваясь в объяснения Михаила Яковлевича, потребовал переключить его на Данилина.

Быстров, до которого Костя тоже в конце концов добрался, сообщил, что уже в курсе дела — ему звонил Богдашкин. Хомякову будет отправлена телеграмма.

— Гони его и шуруй сам, — несколько раз повторил Быстров.

Вечером, получив телеграмму, удивленный донельзя Хомяков допрашивал Костю:

— Что случилось? Ты в курсе или не в курсе? Почему меня отзывают?

— Что случилось, ты знаешь лучше меня. Сегодня же сматывайся. Вот и весь вопрос.

— Ах, значит, это ты подстроил? Скажи какой… От горшка два вершка, а так все обстряпал. Ну нет, ничего у тебя не выйдет из этого. Сейчас же пойду звонить Данилину. Да и что ты без меня тут сделаешь? Ведь погоришь, как швед под Полтавой.

— Звонить ты можешь, кому хочешь, но результат будет тот же. И потому мой тебе совет: держи направление на станцию…