Наследники

— Слышал, Громоздкин, о твоей беде. Не обижайся на своего приятеля — это он рассказал мне о ней. Что ж будем теперь делать с тобой? А? Утешать тебя? Нет, утешать не буду — не умею, да и ни к чему это… бесполезно. А ведь что-то нужно сказать тебе, нужно… — Лелюх замолчал и с грустью посмотрел на Селивана. — Вот случится у нашего брата, военного, горе, больно нам, очень больно, а надо служить, служить надо, Громоздкин! У каждого из нас есть свои радости и свои «хворобы», как говорит старшина Добудько, хотя солдату вроде и не полагается иметь эти «хворобы». Что ж, сколько людей в полку, столько и судеб — все они разные, непохожие одна на другую!.. Казалось бы, как можно собрать все эти тысячи судеб в одну судьбу? А можно. Можно, Громоздкин! Пошли завтра полк в бой — все пойдут, как один. Все до единого! Потому что в этом случае всех нас объединит одна большая судьба, да, большая, общая, вобравшая в себя двести миллионов отдельных судеб. Что еще сказать тебе? — Лелюх вздохнул. — Если твоя возлюбленная оказалась особой вздорной, взбалмошной, легкомысленной, плюнь на нее! Она не стоит того, чтобы солдат горевал о ней. А если она… славная, умная девушка, но вдруг… полюбила другого — так бывает, Громоздкин! — то и тут ты должен поступить как настоящий солдат. Мужественно пожелай ей счастья, если крепко ее любишь. А если ни то и ни другое… Что ж, вернешься домой, поглядишь и будешь действовать по обстановке, как говорят военные люди.

— Я не вернусь домой, — сказал Селиван, глядя в землю. — Останусь на сверхсрочную или… или на Дальнем Востоке где-нибудь.

— Ну, не станем забегать вперед. Поживем — увидим. Пока же держись. Помни, что ты солдат. Ну, давай твою руку… Ну вот! А теперь нам с тобой пора ехать. Вон уже и посредники появились.

К командному пункту быстро приближалась аккуратная фигура Федора Илларионовича Пустынина. Чуть позади, едва поспевая за ним, почти вприпрыжку семенил коротконогий Алексей Дмитриевич Шелушенков. У обоих на рукавах белели повязки посредников.

— Давайте, Громоздкин, заводите мотор!

— Слушаюсь, товарищ полковник!

Селиван четко повернулся и бегом направился к бронетранспортеру. У самой машины он остановился, упрямо сжал зубы. Глаза его сузились. На скулах резко обозначились и заходили тугие желваки. Увидев бежавшего к нему Рябова, он быстро взобрался в кабину, положил руку на руль и плотно захлопнул бронированную дверцу.

Солдату нужно было служить.

Сентябрь 1955 г. — май 1957 г.