Наследники

Шкура в изножье Вивани шевельнулась, и Туами решил, что Вивани просыпается. Но тут наружу высунулась ножка, покрытая мелкими рыжими завитками, и была она не длиннее его руки. Она пошарила вокруг, тронула каменный сосуд и сразу отдернулась, потом коснулась шкуры, снова стала шарить и ощупывать густую шерсть. Наконец ножка вцепилась в шкуру, крепко сжимая тонкую прядку, и замерла в неподвижности. Туами передернулся в судороге, как припадочный, и так же судорожно задергалось рулевое весло, а параллельные следы на поверхности воды разошлись далеко в стороны от бортов лодки. Эта рыжая нога была одной из шести, которые пробились сквозь щель в памяти.

Туами вскрикнул:

— Но что еще нам оставалось?

Мачта и парус опять обрели отчетливые очертания. Он увидал, что глаза Марлана широко раскрыты, но не знал, давно ли они так пристально за ним следят.

Марлан заговорил глухо, будто из сокровенных глубин своего чрева:

— Лесные дьяволы не любят воды.

Это была правда, и притом утешительная. Вода распростерлась на много миль окрест и ярко сверкала. Туами умоляюще взглянул на Марлана из глубины своего водоема. Теперь он позабыл даже про кинжал, уже отточенный так, что острей не бывает.

— Не сделай мы это, нас уже не было бы в живых. Марлан заерзал на месте, чтобы дать костям отдохнуть. Потом он поглядел на Туами и серьезно кивнул.

Парус стал красновато-коричневым. Туами оглянулся назад, на долину в межгорье, и увидал, что вся она залита золотистым светом и там уже показалось солнце. Будто повинуясь какому-то сигналу, люди зашевелились, стали садиться и оглядывать далекие зеленые холмы. Твал наклонилась к Танакиль, поцеловала ее и тихонько произнесла ласковые слова. Губы Танакиль разомкнулись. Ее голос прозвучал хрипло, будто донесся из глубины ночи:

— Лику!

Туами услыхал, как Марлан шепнул из-под мачты:

— Это имя дьявола. Только она одна может безнаказанно его произносить.

Теперь Вивани уже пробуждалась по-настоящему. Они услыхали, как она громко, сладко зевнула и сбросила с себя медвежью шкуру. Потом села, тряхнула головой, откинув назад рассыпавшиеся волосы, и поглядела сперва на Марлана, потом на Туами. И сразу его опять обуяли похоть и ненависть. Не будь она такой, какая есть, не стань Марлан ее мужчиной, сумей она спасти своего младенца во время шторма на соленой воде…

— У меня болят груди.

Не пожелай она иметь ребенка лишь ради забавы и не спаси я другого ребенка ради шутки…

Он заговорил пронзительно и быстро:

— За теми холмами, Марлан, лежат равнины, потому что холмы понижаются; там пасутся стада, и мы сможем охотиться. Давай править к берегу. Будь у нас вода… но у нас же есть вода! Взяли женщины еду или нет? Ты взяла еду, Твал?

Твал подняла голову, поглядела на него, и лицо ее исказилось болезненно и ненавистно.

— Что мне за дело до еды, старший? Ты и вот он отдали моего ребенка дьяволам, а они взамен подкинули слепое и немое дитя.

Песок взвихрился в мозгу Туами. Он подумал в смятении: тот Туами, которого и мне дали взамен, изменился до неузнаваемости — что ж теперь делать? Только Марлан остался прежним — похудел, ослаб, но все ж остался прежним. Туами пристально поглядел вперед, пытаясь найти кого-нибудь, кто совсем не изменился и мог бы послужить ему опорой. Солнце сверкало на парусе рыжим румянцем, и Марлан тоже казался рыжим. Его руки и ноги напряженно согнулись, волосы и борода встопорщились, зубы были как у волка, а глаза как плоские камни. Рот то открывался, то закрывался.

— Говорю вам, они не могут гнаться за нами. Потому что не умеют плыть.

Рыжая дымка постепенно растаяла, и парус ярко засиял под солнцем. Вакити ползком обогнул мачту, стараясь не задеть своими роскошными волосами, которыми он так гордился, за снасти, чтоб не испортить прическу. Он проскользнул мимо Марлана, выказав ему, насколько это было возможно в узкой лодке, свою почтительность и сожаление, что он вынужден прошнырнуть так близко. Он пробрался мимо Вивани и вылез к Туами на корму с жалкой улыбкой.

— Прости, старший. Теперь спи.