Наследники

Г-жа Ларсен слушала, кокетничала и удивлялась. Как, красные кораллы, из которых делают пуговицы и брошки, — это животные? А где же у них ноги и глаза? Ее муж тоже внимательно слушал и тоже немало удивлялся, но больше всего недоумевал: ну да, знания приносят пользу, но какая может быть польза от изучения всех этих медуз и морских звезд. На что они годятся? Кому они могут принести пользу? Однако, умалять себя перед женой расспросами и доставлять ученому красавчику удовольствие объяснять — Ларсен не захотел, и потому молчал, как барсук.

Вокруг распространялся крепкий мужественный запах американского табака, от которого воля г-жи Ларсен становилась мягкой, как каучук от тепла. Ей нравилось, что лекция Фаринелли предназначена главным образом для нее, что лектор поминутно ловит ее взгляды и что он итальянец.

А Фаринелли, увлекшись своим успехом, незаметно пустился в самое дальнее подводное плавание и, несмотря на плохое знание английского языка, запускал такие словесные фиоритуры, что захватывало дух и у него самого, и у его слушателей.

Он очень образно показывал, как ловкая каракатица спасается от своих врагов, как медуза, положенная на тарелку, обращается в ничто. Ларсен все это отлично запоминал, но внутренне никак не мог примириться с тем, что это кому-нибудь может принести пользу. Это занятно, как занятны фокусы, показываемые проезжими шарлатанами. Но ради какой цели серьезные и образованные люди могут посвящать этому всю жизнь? Если бы не жена, в присутствии которой не хотелось рисковать (а вдруг итальянец осрамит его?), Ларсен прямо поставил бы вопрос смазливому шалопаю: а какой толк от ваших дурацких медуз? Стоят ли они того, чтобы люди не только рассматривали их в увеличительные стекла, но еще снаряжали ради них какие-то экспедиции, которые, вероятно, поглощают чертову уйму денег?

«Впрочем, — решил Ларсен, — об этом можно будет поговорить с Фаринелли наедине, а пока что не мешает послушать его занимательную болтовню: может быть, скажет и что-нибудь путное».

А Фаринелли продолжал в том же роде. Усиленно жестикулируя, покачиваясь и откидываясь назад, он при помощи рук, головы и губ живописно иллюстрировал свою науку. Так он перешел к кораллам. Ларсен зевнул. В это время прозвучал гонг, созывавший к четырехчасовому кофе. Ларсен уже поднялся с места и прикоснулся было к плечу жены, чтобы помочь ей встать, как Фаринелли галантным жестом протянул ей руку и ловко поднял ее с койки.

— Если позволите, — сказал он, — я буду продолжать свои описания после кофе. Обещаю вам, что это будет не менее интересно.

«Болтай, болтай, — ревниво думал про себя Ларсен. — Твои старания соблазнить ее, ученый негодяй, будут напрасны».

— Я слушала вас с удовольствием, — обронила г-жа Ларсен, приветливо закивав головой. — Вы так увлекательно рассказываете. И вот видите: качка прошла для меня благополучно. Ваши рассказы сократят нам путь.

«Одним сократят, а другим удлинят, — про себя острил Ларсен. — Потому что твоему кавалеру еще предстоит отправиться ко всем чертям».

Так уж всегда случалось, что присутствие жены отравляло ему пребывание в обществе, самом интересном. В эти минуты неизменно ощущал он одно и то же: что она ему не принадлежит. Неискоренимое любопытство к новым людям и быстро воспламеняющаяся чувственность уносили ее далеко от него. Он угадывал ее греховные и порочные мысли и подмечал легкую готовность к самой беззастенчивой измене. То же самое происходило и теперь: общительный молодой человек начинал ему нравиться, но в сочетании с женой он раздражал его каждым своим удачным словом. Если бы захватить его с собой на палубу, подальше от кошачьих улыбок жены, пожалуй, можно было бы узнать от него немало. Он хотя и знает только то, чему его научили другие, но для людей, умеющих рассуждать, и этого бывает достаточно. Разве у Трейманса, например, были собственные идеи? У него были знания, память и опыт, а идеи возникали у того, кто его внимательно слушал и кто сумел воспользоваться его богатством, лежавшим без всякого употребления.

Так думал Ларсен, пока за общим столом все пассажиры молча, с напускным равнодушием друг к другу пили кофе. Но его мысли, развертывавшиеся обычным путем, очень скоро вернули его к хорошо знакомой мучительной досаде, что из за отсутствия каких-то данных у него, Ларсена, иссякала возможность надстраивать свой великий план и приходится звать на помощь со стороны. И главное, при убежденном сознании, что где-то непременно таится легкое решение задачи. Уединиться бы сейчас где-нибудь на палубе — и заново попытаться решить ее! О, черт!