Наследники

— Нет, ты действительно еще мальчик! Мой милый друг, 5 миллионов экземпляров твоей книги я тебе гарантирую. Германия, Франция, Англия, да что я говорю: одна Америка чего стоит! Гарантирую! Это нам даст чистоганом не меньше миллиона. Не меньше. Надо только действовать с умом. И какая широкая слава для фирмы! Хо-хо! Ты наткнулся на золотую жилу — и она спасает все. Все она спасает! Остается только написать эту книгу. А об остальном уж я сам позабочусь. Да, да! И никаких денег для издания не нужно. Издатели сами предложат нам свои услуги, как только узнают о том, что ты что-то написал. А уж я постараюсь, чтобы они узнали. Можешь на меня положиться.

Радостно взволнованный, он заходил по комнате, улыбался и водил бровями… Опьянение веяло у его глаз.

— Журналиста… — сказал он про себя. — Вот это труднее. Прежде всего, нет такого журналиста, который бы, узнав о твоем местонахождении, не протелеграфировал бы моментально в свой газету, чтобы доставить ей первоклассную сенсацию. Одновременно он захочет получить обещанные 100 тысяч и сообщит о тебе копенгагенской полиции. Нет, нет. Журналистов, умеющих хранить тайну, не существует.

Он призадумался и сказал:

— Мы лучше сделаем так. У меня есть племянник. Он только что окончил университет. Он филолог. Намерен заняться литературным трудом. Уже что-то такое написал. И говорят, неплохо. Молод, скромен и не жаден. В силу родственных отношений, мне нетрудно будет убедить его молчать до конца. И вообще, я за него отвечаю. Можешь его поселить тут же или поблизости. Его поездка сюда не привлечет внимания. Это не то, что едет журналист: зачем, куда? Отлично, так и будет. И это еще тем удобно, что переписываться с тобой я смогу через него.

И снова он бросил восторженно:

— Нет, верно! чудесная идея! Прямо-таки чудо! Да, да! Я ехал сюда с мыслью о смерти. Я возвращаюсь с чувством воскрешения из мертвых. Думаю, что…

Георг, уставший от шумной говорливости Эриксена, резко перебил его:

— Поговорим о других вещах. Какие новости? Не знаете ли чего-нибудь о моих друзьях?

— О твоих друзьях? К сожалению, ничего не знаю. У меня все время голова шла кругом… Я…

— О Шварцмане, например.

— Ты говоришь об этом надоедливом еврее? Неужели это твой друг? Он два раза звонил ко мне и два раза заходил в контору. И как раз в самое неудобное время. Что за беспокойное племя! Он все допытывался узнать, где ты. При этом много и напыщенно говорил. Он уверял меня, что с тех пор, как тебя клюют и клянут на всех перекрестках, ты стал для него безмерно дорог. Потому что всякий страдающий — его брат. И все в таком же роде. Откровенно говоря, он очень утомителен, и я не понимаю…

Георг не дал ему докончить и сказал:

— Я люблю Шварцмана. Не отзывайтесь о нем дурно. А не слышали ли вы чего-нибудь о Магнусене?

— Магнуеен… Магнусен… Фамилия эта всего только на днях попалась мне на глаза. Магнусен…

Эриксен потер себе переносицу.

— Магнусен. Не о том ли Магнусене ты спрашиваешь, на векселе которого ты поставил свое жиро? Вексель этот был предъявлен нам к оплате, потому что Магнусен умер. Или нет: он застрелился. Где-то в Норвегии. Да, да! Застрелился в Норвегии.

Георг едва заметно улыбнулся, но ничего не сказал.

— А о Карен Хокс вы ничего не знаете? — тихо спросил он и отвернул лицо к стене.

— О, эта ловкая женщина превосходно использовала знакомство с тобой. Это штучка! Я читал в газетах, что она сейчас в Париже и выступает в каком-то театре. Афиши и газеты именуют ее спасительницей Европы. (Ты, конечно, знаешь, в чем дело.) Чего еще надо актрисе?

Перед тем, как уйти, Эриксен вернулся к своему плану прислать сюда племянника, условился насчет рукописи, а затем, прощаясь, сказал:

— Ну, Георг. Ты меня успокоил и утешил. Спасибо тебе. Ты и представить себе не можешь, как меняется все положение. И признаюсь откровенно, ты вырос в моих глазах вдвое. Ты достойный внук Зигрид Ларсен. Твоя идея гениально разрешает все вопросы. Поздравляю и тебя и себя. Да, да! Мы будем жить. И не могу обойти молчанием одну удивительную вещь, которая сейчас мелькнула у меня в голове. Над этим стоит призадуматься. Твой отец всю жизнь стремился приобрести известность. Чего он только не делал ради этого. По-моему, он и погиб из-за желания побить все автомобильные рекорды. Ты же меньше всего, кажется, думал о славе, и она придет к тебе без всяких усилий с твоей стороны.

Через несколько дней приехал племянник Эриксена — розовый, молодой, энергичный юноша. Он тотчас же взялся за работу. Сначала он стенографически записал все, что рассказывал ему Георг, а затем стал обрабатывать главу за главой. Георг внимательно просматривал черновики и делал поправки.

Когда книга уже близилась к концу, молодой Эриксен написал своему дяде: