Дверь распахнулась, когда он еще не успел коснуться ручки. За нею стояло двое. Он помнил их: люди эти были из специальной Службы Неприкосновенности Царственных особ, головорезы генерала Си Лена. Люди, не нуждавшиеся в огласке.
Оба одновременно шагнули вперед. Хен Готу пришлось отступить. Больше всего ему хотелось в этот миг исчезнуть, оказаться где угодно — только как можно дальше от этой комнаты, от Жилища Власти вообще. У Охранителя. У Миграта даже…
Ах да, Миграт убит.
«Это я, я сам убил его, — почему-то вспомнил Хен Гот. — Зачем я это сделал? Правда ли, что убийц всегда находят?»
Двое, медленно наступая, уже оттеснили историка почти к самому креслу, к все еще сидящему в нем Эфату. Одновременно — словно глаза их управлялись единым механизмом — посмотрели на мертвеца. Разом уперлись взглядом друг в друга.
— Готово дело, а? — сказал один.
— Чистая работа, — согласился другой.
И четыре глаза вмиг перепрыгнули на Хен Гота. Каждая пара их, казалось, притягивала историка к себе. Они стояли по разные стороны — и ему вдруг почудилось, что взгляды эти сейчас разорвут его пополам. Или совершат что-то другое, столь же страшное…
Хуже всего было то, что он не мог смотреть на обоих одновременно. Обращаться приходилось к кому-то одному. Хен Гот повернулся к правому. Собрал все силы, чтобы улыбнуться. Улыбка получилась (он сам чувствовал) неестественной, как бутерброд с песком. Он все же проговорил — даже с претензией на безмятежность:
— Проходил по коридору, вижу — свет, дай, думаю, зайду к камердинеру Эфату…
Тот, к кому он обращался, сказал напарнику:
— Ты слушай внимательно. Он, видишь ли, дай, думает, зайдет на огонек к старику Эфату…
— Дай, думает, — продолжил второй, — замочу старика. Старичок ведь не бедный был, верно?
— Столько лет при Властях, да чтобы бедный, — сказал другой. — Да я и сам помню. Значит, замочу, думает, и пошарю по шкафам да шкатулкам. Как-никак, старик всеми регалиями власти ведал — не подделками, для улицы, а подлинными, что больших-больших денег стоят… Теми, что называют Сокровищами Ассарта.
— Что вы говорите! — изо всей силы крикнул Хен Гот. — Как вы смеете!..
Тот, что стоял справа, как-то неуловимо-легко ткнул историка щепотью в поддых. Не очень больно даже, но дыхание пресеклось, и не до речей стало.
— Но не успел, мы вспугнули, — сказал правый, не обращая на скорчившегося историка ни малейшего внимания. — Убить успел, а вещички взять мы не дали.
— Придушил старика, — дополнил левый. — Глаза выкачены, как только не выпали, и лицо вон какое — нездорового, прямо сказать, цвета.
— Как говорится, краше в гроб кладут, — согласился правый. Посопел носом. — Воздух тут какой-то… не тот. Тебе не кажется?
— А этот обосрался, — сказал левый, кивнув в сторону историка. — Не утерпел. Сфинктер слабый. — Неожиданно он круто повернулся, схватил Хен Гота за рубашку под самым горлом, скрутил, мешая дыханию полностью восстановиться. — Или ты, может, скажешь, что вообще никого не убивал, а?
Хен Готу впору заплакать было — от совершенно идиотского положения, в какое он попал. Отвечать он не стал: нечего было.
— Вот так-то, — сказал правый. — Ладно. Побудь ты тут. Я его сдам страже, потом станем здесь разбираться. Ну-ка, ты! Руки за спину! — Сноровисто наложил наручники. — Шагай! Да не туда, вправо. Нынче Жемчужина правит — ее ребята станут с тобою разбираться. Вдвойне не повезло тебе, парень. Горцы — народ крутой, они из тебя понавьют веревочек… Ты сам кто такой, а?
Ответил — с хрупкой надеждой, что слышали, что поймут: не мог он, никак не мог:
— Хен Гот, Главный Композитор Истории при Властелине Изаре.
На это никакого отклика он не дождался. Словно в яму сказал.
Его запихнули в какую-то каморку. Единственно, что хорошо оказалось — что при ней был и туалет. Не совсем, но пользоваться можно было. На душе сразу хоть немного, но полегчало. Тем более, что наручники сняли.
Вволю же погоревать о своей кривой судьбе он даже не успел: пришли и снова выволокли в коридор. Не очень вежливо, но и без битья. И заковывать не стали.
Последнее обстоятельство его несколько воодушевило, так что он осмелился даже спросить:
— Это куда же меня сейчас?
Сейчас историк удовлетворился бы любым ответом, кроме одного лишь: «Казнить ведем». Ему же было сказано:
— Куда ведено.
И шли, пока сам он не стал узнавать: ба, да они уже на половине Жемчужины!
Вокруг и правда были только Горные Тарменары. Хмуро поглядывали на него, но не задевали. Он же был подведен к самой большой тут, двустворчатой двери, в которую постучали весьма бережно. На откликнувшийся оттуда голос старший из конвойных не доложил даже, но проворковал:
— По приказанию Жемчужины Власти задержанный доставлен.
Изнутри послышалось повелительное:
— Сюда его!
Створки двери распахнулись. И его чуть ли не внесли под локотки.
Ястра смотрела на него взглядом, не выражавшим любезности.
Хен Гот попытался в ответ глядеть независимо. Но трудно сказать, что из этого намерения получилось. Слишком многое мешало.