Наследники Борджиа

Какой же больной дождется? Монах Арсений усиленно читал молитвы над головой Юсупова, но помогало мало. Под окном, у которого лежал больной князь, раздалось слабое призывное ржание. Всеми забытый и брошенный на дороге аргамак сам как смог приполз к дому, чтобы быть ближе к хозяину, и обессиленный повалился на бок. На крепких ровных зубах его, оскаленных в страдальческой гримасе, проступила кровавая пена. Татары, опомнившись, сняли с него сбрую с украшениями, но что делать дальше — не знали. Услышав призыв боевого товарища, Ибрагим собрал силы и попробовал подняться со скамьи. Никита поспешил поддержать его. Но Юсупов гордо отверг его помощь.

— Что ты меня, как девицу, хватаешь? — спросил он недовольно. — Что ж я, сам не дойду? — Хватаясь рукам за бревенчатые стены, он кое-как выбрался на крыльцо. — Хоть на солнышко красное еще разок взглянуть, — улыбнулся грустно. Всем телом навалясь на хлипкие низкие поручни лестницы, спустился, почти съехал, вниз и тяжело сел на траву рядом с неподвижно лежащим на боку аргамаком. С горькой жалостью обнял он руками голову коня, ласково перебирая руками пышную его челку на лбу. Конь очнулся от оцепенения и благодарно замотал ушами, тихо заурчав, будто кошка.

— Вот как все повернулось-то, дружок, — приговаривал, обращаясь к коню, Юсупов. — Вместе росли мы с тобой, вместе служили царю-батюшке, вместе отца схоронили, вместе, видать, и сами жизнь кончим. Ты, Никита, — он с трудом повернул голову к князю Ухтомскому, — со мной здесь не сиди. Брось. Бери моих людей. Скачи во весь опор Григорию на выручку. Ну, а мы, — он легко похлопал рукой по шее лошади, — что нам? Смерть свою встретим — не испугаемся, чай, не робкого десятка уродились. Жаль, пожили мало, дружок, верно? Где ты, Никита? Что-то темно в глазах стало, не вижу я тебя. Ты поближе-то подойди…

— Здесь я, здесь, Ибрагимка, — Никита присел на корточки рядом с Юсуповым. Обнял его голову, прижал к груди своей, едва сдерживая слезы. — Никуда я не поеду, — прошептал он, — не брошу я тебя ни за что.

— А Гришку бросишь? — спросил Юсупов.

— Ох, попортили, попортили, сударика, — запричитала на крыльце от жалости старуха-хозяйка.

И тут Никиту осенило. Оставив Юсупова, он подошел к снятой с аргамака богато украшенной сбруе, брошенной посреди двора. Наклонился, перебрал ее и… вытащил запрятанный внутри белый холщовый мешок, от прикосновения к которому у него тут же зачесались пальцы.

— А ну, поди сюда, — позвал он к себе старуху. — Скажи-ка мне, есть в Ваших местах какой добытчик, ведовством али колдовством искусный? — спросил ее строго.

Старуха в ужасе замахала на него руками:

— 'Что ты, государь, батюшка священник наш местный уж так запужал нас всех, что и думать-то не смеем!

— А все же? — допытывался Никита. — Никому не скажу, клянусь.

Старуха опасливо оглянулась по сторонам и, привстав на цыпочки, шепотом сообщила:

— Мельник наш, мастеровой по этой части. О-о-ой, каков!

— А где живет этот мельник? — быстро спросил Никита.

— А где ж ему жить? Там, где мельница его, на речке, значит. Внучок мой знает, показать может.

— Так зови его, мамаша, поскорей.

Старуха побежала на сеновал и вскорости привела Никите белобрысого босоного мальчонку лет тринадцати. Увидев столько вооруженных людей вокруг, пацан боязливо озирался по сторонам. Особенно пугали его своей непривычной внешностью татары.

— Знаешь, где мельник живет? — спросил, присев перед ним, Никита.

— Ага, — мальчишка слабо кивнул.

— Покажешь?

— Ага.

— Тогда полезай ко мне в седло. — Никита бегом бросился к своему Перуну и вскочил в седло. Затем подъехав, наклонился из седла и одной рукой подхватил пацана наверх. — Фрол, со мной поедешь! Вы же, — приказал он Растопченко с Лехой, — здесь оставайтесь и от Ибрагим-бея ни на шаг не отходите. Головой мне отвечаете за него! А это, — он указал на брошенный рядом со сбруей аргамака холщовый мешок, — пусть пока здесь лежит. И никто пусть не смеет прикасаться, покуда я не ворочусь! Сейчас, Ибрагим, сейчас я ворочусь! И все поправится, вот увидишь! — прокричал он Юсупову, пришпоривая коня. — Правда? — погладил по голове немного похрабревшего мальчонку. — Тебя как звать-то? Филя? Верно, Филя? Вот тот-то.

Застоявшийся Перун сходу радостно взял в рысь, только пыль завилась из-под копыт.