Наследники Борджиа

Благой король, на чьем челе корона
Наследная, готов громить врага
И обломать поганые рога
Безжалостным сатрапам Вавилона.

Так воплоти мечту сегодня в явь

И Рим в его надеждах не оставь;
Христу во славу меч достань из ножен…

Легкий ветерок над озером подхватил парящую канцону и увлек ее за собой по горам и долам. Ее отзвуки донеслись и до усадьбы Белозерских князей, где истомленная бессонными ночами Ефросинья готовила травяной отвар для раненого мужа, и до осажденного Командором Пустыни Кириллова монастыря, отрезанного от всего света неумолимым коридором смерти. Князь Никита Ухтомский, задремавший у ложа своего брата, устроенного под иконами в Успенском соборе, рядом с ризницей, вздрогнул от резанувшей его по глазам яркой оранжевой вспышки.

Воспользовавшись передышкой, когда Жерар де Ридфор отвлекся, дабы избавиться от Посланца Маршала, защитники крепости, многие сутки проведшие без отдыха и сна, оставив часовых, соснули кто где был. В царящей вокруг тишине до Никиты долетел из дальнего далека тонкий женский голос, выводящий красивую мелодию под перезвон струн. А вскоре к нему присоединился второй. Услышав его, Никита подумал, что от перенапряжения последних дней он и сам заболел не легче Ибрагима. Бред, да и только… Голос Вассианы струился к нему из-за озера в какой-то странной незнакомой песне, тогда как сама она находилась в Москве, при князе Алексее Петровиче. Никита поднялся. Стараясь не потревожить Григория, сделал несколько шагов к выходу.

В этот момент в ризнице снова вспыхнул яркий оранжевый свет. Никита вернулся. Осторожно открыл дверь в ризницу. И здесь изумленному взгляду его предстало то, о чем сразу по прибытии в монастырь говорил ему отец Геласий и во что сам Никита никак не желал верить, — ларец Юсуфа ожил. Золотистые лепестки тюльпана на крышке ларца сами собой разомкнулись, изнутри вспыхнул насыщенный лиловый свет. Вся ризница наполнилась обволакивающим и пьянящим ароматом распускающейся сирени. Обольстительно фиолетовые, ярко-зеленые, темно-синие лучи света, принимающие очертания то гирлянд папируса или плюща, то веток орхидеи или акации, закружились по комнате. А из самого центра золотого цветка потянулось вверх прозрачное перламутровое облачко, постепенно принявшее очертания хрупкой женской фигуры в облекающих одеяниях с длинным шлейфом.

Звуки далекой песни становились все отчетливее, ветер подносил их все ближе и ближе к монастырю. Полупрозрачное видение, внезапно разгоревшееся словно изнутри ослепительным червонно-янтарным блеском, взволнованно потянулось навстречу песне. И задержав на мгновение печальный ониксовый взгляд на онемевшем от удивления русском принце, вылетело из ризницы, устремившись ввысь сияющим лучами шаром. Еще мгновение — и оно исчезло под сводами собора.

Оторопевший Никита поспешил выйти на улицу. Все строения монастыря окутывал черный леденящий дым, клочья пепла и тлена покрывали золото куполов, голые безлистые остовы деревьев и вымощенную камнем площадь перед собором.

Голос Вассианы тянул и тянул князя к себе. Безотчетно следуя за ним, Никита приблизился к крепостной стене и вдруг снова увидел перламутровое видение на самой верхушке Глухой башни, выходящей к озеру.

Протянув свои прозрачные руки-крылья, видение вытянулось вперед, туда где за черно-дымной стеной коридора смерти виднелась серо-голубая, чистая поверхность воды, и всем чутким существом своим вбирало в себя струящуюся музыку. Затем закрыло рукавами одеяний фарфорово-светлый лик, как-то ссутулилось и вновь распахнуло крылья. Даже снизу было видно, как несколько янтарных слезинок соскользнули с его лица.

— Гильом! Гильом! — донесся до Никиты полный отчаяния возглас.

Вот что грусть мою обманет:
Знаю, верность он блюдет.
Ветер сладостный нагрянет
Из краев, где встречи ждет,
Тот, который сердце манит… —

полетел в безграничную даль живой и чистый голос Дамы.

Пусть ваша верность будет мне наградой,
Приду я или не приду я вспять,
И дай Господь мне честь не потерять
Любовь хранить и не просить пощады…

Когда сокровенно-горький отклик тоски достиг из монастыря китайской столовой на галере герцогини де Борджиа, пение прекратилось. Джованна в растерянности опустила мандолину.

— Алинор! Госпожа Алинор! Это ее голос! Она услышала нас! — радостно закричала Тана и тут же осеклась, перейдя на шепот: — Она зовет нас…

Джованна молча вертела в руках статуэтку мудрой китайской птицы Цуй Да Чжуан, символизирующей мощь великих свершений и преодоление препятствий, затем сказала Гарсиа: