Наследники Борджиа

Джованна взяла шкатулку, осторожно открыла ее, заглянув внутрь: с десяток небольших глиняных амфор, потемневших от времени, стояли в ней нетронутыми.

Герцогиня позвала Тану:

— Оставь Кикки, Тана. Подойди сюда. Про эту шкатулку ты говорила нам?

— Да, да! — радостно тряхнула черными кудряыками египтянка. — Где Вы нашли ее, капитан? В том самом месте?

— Да, там, где ты сказала.

— Тогда нам необходимо сразу же заняться приготовлением бальзама, — решила герцогиня. — Отнеси шкатулку в римский будуар и подготовь все, — приказала она Тане. — Я сама буду помогать тебе.

Сразу посерьезнев, девушка взяла из рук герцогини наследство своих предков и, кликнув ежика, побежала в комнаты.

— Я только сменю мокрую одежду, госпожа, и готов отправиться в монастырь, — предложил капитан Гарсиа. — Время дорого, как никогда. Отдыхать мы будем в Лазурном замке, в гостях у Маршала и графини Алинор, если нам удастся доставить ее туда целой и невредимой.

— Хорошо, отправляйся сразу, — согласилась Джованна. — Чанга пока позаботится о нас.

Войдя в римский будуар, Джованна обнаружила, что Тана уже выдвинула на середину комнаты небольшой мраморный столик, оградила посередине его небольшой очаг на медном листе и развела костер. Окна будуара она тщательно занавесила тяжелыми гардинами и, оглянувшись на вошедшую госпожу, попросила:

— Закройте плотнее дверь, госпожа, и завесьте ее каким-нибудь покрывалом. Воздух и естественный свет очень вредны нам сейчас.

Исполнив пожелание Таны, герцогиня приблизилась к столу. Ожидая, пока огонь разгорится сильнее, Тана достала из шкатулки и выставила на мраморной скамейке рядом глиняные амфоры с древними бальзамами, маслами и лаками. Их запечатанные пробки были выполнены в форме звериных голов, изображающих египетских богов: шакала-Анубиса, крокодила-Собета, ибиса-Тота и львицы-Сехмет. Цвет амфор и веществ, наполнявших их, соответствовал друг другу и в основном представлял различные оттенки синей гаммы: темно-индиговый цвет крыла черной нильской чайки, ярко-голубой — цвет неба и вод Нила под солнцем, насыщенно-синий цвет орхидеи пустыни и светло-голубой цвет рыбьей чешуи.

Как только огонь разгорелся достаточно высоко, царевна начала сливать бальзамы из амфор в две глубокие глиняные торели, украшенные пестрой эмалью, в только ей одной известных сочетаниях и пропорциях. Затем стала нагревать их по очереди на огне, нашептывая заклинания. Всю комнату наполнили волнующие ароматы корицы, олеандра, мирры, кедра, эбена и сандала.

Постепенно содержимое одной из торелей приобрело из синего густой янтарный цвет, а во второй — глубокий фиолетовый цвет аметиста.

Наконец, слив два состава воедино, египтянка получила благоухающую тягучую жидкость цвета дикого мёда, переливающуюся в отблесках огня то оттенками молодой флорентийской бронзы, то горячими тонами амбры на потемневших от лака картинах Веронезе и Ботичелли. Собственно, этот цвет совсем не отличался от естественного цвета кожи юных египетских красавиц при жизни.

— Все готово, госпожа, — таинственным шепотом сообщила Тана герцогине. — Сейчас он остынет немного — и можно начинать. Вы должны снять одежду и лечь ровно на пол, так как любой изгиб тела может воспрепятствовать нанесению ровного слоя. А это приведет к тому, что заразив даже малейший участок кожи, смертоносный тлен и кислота быстро разрушат всю остальную защиту. Нам придется намазать вам лицо, волосы, даже ногти и тщательно пропитать бальзамом одежду. Весь процесс займет немало времени и потребует от вас терпения. По завершении его ваша кожа будет казаться покрытой слоем лака цвета червонного золота, но при этом, не воспринимая воздуха и всей содержащейся в нем отравы, она будет потреблять питание из бальзамов и нисколько не пострадает. Вы согласны, госпожа?

— Да. Я согласна,

— Тогда приступим.

Глава 5. Штурм

Витя чувствовал себя крайне неважно. Интуиция подсказывала ему, что будущая поездка в Сен-Тропез, судя по всему, обойдется ему дороговато, а может быть, и вовсе не состоится. С первого дня его пребывания в шестнадцатом веке нынешняя ситуация казалась ему наиболее поганой и безнадежной. Как-то попризык уже к безделью и сытой жизни. А здесь, оказывается, случаются не только мирные дни. О войне Витя имел исключительно теоретические познания и в своем времени ни в каких горячих точках не бывал, занимался в основном непыльным умственным трудом, анализировал главным образом. Воспоминания о службе в армии тоже как-то померкли с годами. И уж никак он не рассчитывал когда-нибудь оказаться в положении, напоминающем блокаду Ленинграда фашистами по кадрам кинохроники.

Внутри этой блокады Вите совсем не нравилось. Ни воды тебе, ни еды. Кругом раненые, умирающие люди. Причем не в понарошку — на самом деле. Кровь, страдания, вонь и гниль. И не совсем понятно, от кого защищаться. Врага или хоть кого-то отдаленно похожего по его представлениям на врага, Витя так и не увидел, хотя рискнул даже слазить на стены, от любопытства, которое, как водится, покоя не дает.