Наследники Демиурга

А вокруг двух фигур, сидевших в пустоте, поворачивалась Вселенная… Нет, не звездное небо, усыпанное созвездиями, которое обычно представляют при этом слове, а нечто, что невозможно описать, – пустота и твердь, свет и тьма, живое и неживое. Создатель знал, что уничтожить свое порождение сможет, даже не двинув рукой, но не мог этого сделать, хотя и был уверен в необходимости… Не мог уничтожить созданную им Вселенную, поворачивающуюся сейчас перед ним на волоске тоньше паутины…

Проснувшись, Владислав долго лежал в сумерках, созданных плотно задернутыми шторами, хотя, как хорошо помнил, перед сном долго глядел на медленно крадущуюся за окном Луну и никак не мог заснуть… Лунатизмом начал страдать, что ли?..

Вставалось с трудом, хотя уже шел одиннадцатый час, сказывались и вчерашний экзамен «Иосифа Виссарионовича», и вечерние «скачки» с Иринкой, и ночной скандал. Как там, кстати, отец?

Владислав через силу поднялся, свернул и убрал постель, заставил себя проделать все утренние процедуры и занялся завтраком. Чего-то не хватало. Все, вроде, было как обычно, но чего-то не хватало. Утро, как утро, но… Может быть, последствия вчерашней неумеренности? Все-таки сначала виски, потом, за столом у «экспертов», красное вино, шампанское с Иркой… Нет, глупости. Чего же не хватает?

Отец!

Сотников-младший обмер, едва не выронив из рук чашку с кофе. Точно! Обычно, если ему приходилось просыпать, Георгий Владимирович сам поднимал его своим криком или даже приезжал на своей колеснице в комнату. Что же сегодня? Тоже проспал или?..

Додумывал страшную мысль Владислав уже на ходу, несясь в отцовскую комнату и моля неизвестно кого, наверное Бога: «Не надо… только не сейчас… прости… прости… прости…»

Распахнув дверь, он едва не упал, вцепившись в косяки обеими руками. Отец…

Отец… работал.

Склонившись над своим еще более древним, чем в комнате Владислава, столом, он даже не обратил внимания на вошедшего, вернее влетевшего, сына, настолько был погружен в свое занятие.

Сотников-младший даже забыл, как выглядит отец за работой, настолько привычный с раннего детства образ был вытеснен крикливым, капризным, беспомощным существом, мелькающим каждый день перед глазами. Существом, давно превратившимся в помесь пережившего свой срок домашнего животного с безнадежно больным ребенком. Жалость к нему, мешающаяся с усталым ожиданием неизбежного конца, сулившего избавление от множества забот и проблем, вытесняла остатки любви, нежности и былого уважения, не говоря уже о детском преклонении.

Владислав с изумлением узнавал прежнего отца, в кабинет которого вбегал в детстве, устав от игр, чтобы благоговейно следить за ним, священнодействующим, с трудом постигая то, что присутствует при рождении очередной Книги…

Георгий Владимирович, наконец, почувствовал чужое присутствие и оглянулся.

– А-а, сынок! – улыбнулся он, и знакомые морщинки побежали к вискам, снова, как и раньше, сделав отца похожим на Вольтера. – Проснулся? А я специально шторы в твоей комнате прикрыл, чтобы ты выспался как следует.

– Как же ты…

– Не разбудил тебя? А я свою скрипелку маслом смазал подсолнечным. Там, на кухне взял, в холодильнике. Если медленно катиться, почти не скрипит. Послушай!

Сотников-старший продемонстрировал действительно намного более тихое передвижение.

– Я там перекусил, чем бог послал, чтобы тебя не будить. – Отец удивлял все больше и больше. – Только вот это… Но я терплю… пока. Слушай: ты там, помнится, говорил про эти… там… пам…

– Памперсы?

– Во-во, памперсы! – обрадовался отец. – Ты бы купил их, сынок, чтобы тебе работы поменьше… И еще… Я тут подумал на днях: а как бы нам Варвару-то найти, если живая еще? Два холостяка в доме. Женщина бы не помешала, да и проще мне с ней, Владик… Можно было бы твою Ирину пригласить, места полно, но вдруг она не захочет со стариком жить… Ты бы разузнал, насчет Варвары, а?

– Да у меня где-то записан ее адрес, пап…

– Вот-вот, найди ее. Скажи отец, мол, просил зайти…

* * *

Казалось, отец сбросил десятка два лет, начал лучше питаться без каких-либо капризов, смирился с памперсами, почти не скандалил – жить бы да радоваться, но душу Владислава продолжал потихоньку точить червячок: старик упорно уходил от всех разговоров, хоть как-нибудь затрагивающих тему проклятой рукописи. Казалось, он начисто забыл о ночных откровениях и ни словом не вспоминал о своих загадочных словах насчет «уничтоженного будущего» и прочего.

Работа над рукописью у Владислава прочно встала, и он, ужасаясь, что последует новый вызов к заказчикам, каждое утро просыпался с самыми нехорошими предчувствиями. Однако уже несколько дней никаких звонков не было, за исключением какого-то странного в среду утром.

– Да, – как обычно бросил Сотников в трубку.

Он только что почистил картошку, и из-за мокрых рук скользкий эбонит приходилось держать двумя пальцами.

– Георгий Владимирович? – поинтересовался на другом конце провода не старый и не слишком молодой приятного тембра голос, правильно выговаривающий слова без всякого намека на кавказский или какой-либо иной акцент.