Наследники Демиурга

Владислав достал из стола папку и открыл ее, чтобы вложить туда недописанную страницу, но так и замер, не замечая, что комкает в пальцах хрупкую от времени бумагу.

Вверху первого листа было написано чуть дрожащим почерком отца:

«Дорогой мой сын. Владик…»

* * *

«Дорогой мой сын. Владик.

Наверное, меня уже нет в живых, если ты читаешь эти строки. Благодарю Всевышнего за последнюю возможность пообщаться с тобой, пусть и в одностороннем порядке.

Прости меня за все то, что я заставил тебя вытерпеть в последние годы. Просто я был обижен на весь свет и в число обидчиков как-то незаметно попал и ты. Возможно, это было проявлением старческого маразма. Думаю, что ты меня все-таки простишь.

Прости меня и за то, что я считал тебя таким же потребителем и прожигателем жизни, как и все остальные, как все наше общество, внезапно и радикально изменившееся два десятка лет тому назад, будто его поразила какая-то чума, занесенная из-за океана. Я рад, что оказался не прав, хотя бы в отношении тебя.

Однако довольно лирики.

Ты ввязался в очень опасное дело, Владик. Я не хочу тебя отговаривать прямо сейчас, ты не поймешь, отвергнешь домыслы сумасшедшего старика… Прочти сначала то, что я тут написал. Если я не ошибся в тебе, моем сыне и наследнике, ты найдешь способ исправить то, что уже натворил.

Не требуй от меня высокого стиля и безупречной логики. Мой мозг уже давно не тот, да и память не та. Сейчас я вряд ли осилил бы коротенькую повестушку, не то что роман. Но на небольшую исповедь, думаю, сил мне хватит. Молю Бога лишь об одном: чтобы отпустил мне хотя бы десяток дней еще.

Парадокс: я провел в этом кресле тысячи дней, изнывая от безделья или бессильно злобствуя на весь свет, вместо того, чтобы посвятить себя делу. Исполнял, понимаешь, данный себе некогда глупый и бессмысленный обет… И вот теперь молю о жалком десятке…

Начну с того, что появился на свет Божий твой отец не в одна тысяча девятьсот шестом году, как написано во всех моих биографиях, как значится в моем паспорте и, вероятно, будет высечено на моем могильном камне, а ровно на пять лет раньше – семнадцатого декабря (или четвертого, по старому стилю) одна тысяча девятьсот первого года. Почему так – узнаешь немного позже. Помнишь, как ты в полемическом запале потешался над названием моей последней книги? Как видишь, я действительно ровесник двадцатого века. И даже, пусть и ненамного, его пережил…

Естественно, узнав, что я всю жизнь лгал тебе о дате моего рождения, ты усомнишься и в остальных фактах моей биографии. И будешь прав.

Сразу хочу тебя успокоить: ничего страшного ты не узнаешь. Почти ничего… Страшной моя правда была бы лет пятьдесят – шестьдесят назад, когда угодить на Колыму можно было и за меньшие „прегрешения“.

Никаким пролетарием я, Георгий Владимирович Сотников, конечно, никогда не был, и все мои утверждения о крестьянских корнях вымышлены от начала до конца. Помнишь, как ты в конце восьмидесятых, во времена пресловутой „перестройки“, сожалел о том, что все твои друзья и знакомые внезапно оказались потомками дворян, купцов, промышленников, на худой конец – казаков, а вот ты… Успокойся, в отличие от твоих скороспелых дружков-дворянчиков, высосавших родословную из пальца, ты как раз и являешься самым настоящим дворянином, без всяких передергиваний и подтасовок, хотя, конечно, не княжеских кровей и даже не столбовым. Мы с тобой происходим из дворянства служилого, и пожаловано оно твоему пращуру (кстати, казаку) за храбрость, проявленную на бранном поле. Так что гордись: ты стоишь на голову выше потомков еврейских торгашей, прикупивших себе баронский титул, или чинуш, высидевших себе орденок и, соответственно, титул за присутственным столом.

Моим отцом и, соответственно, твоим дедом был Владимир Сергеевич Сотников, дворянин Новгородской губернии, всю свою жизнь отдавший служению Отечеству на поприще железнодорожного инженера, или, как тогда выражались, путейца. Несомненные заслуги его перед Россией не пропали втуне, и скончался он в чине коллежского советника, кавалером многих орденов, российских и иностранных, в достатке и спокойствии, счастливо не дожив нескольких месяцев до Великой войны. Я имею в виду, конечно, войну Империалистическую, более известную тебе, как Первая мировая. Не знаю, знаком ли тебе „Табель о рангах“, но, думаю, будет более понятно, если я скажу, что коллежский советник гражданской службы соответствовал полковнику военной.