Наследники Дерсу. Пасека

– Бог в помощь! – поприветствовал Фёдор и кисло улыбнулся, как откусил от незрелого яблока.

Пётр Иванович поднял голову со сбившейся набок шапкой, из-под которой выглядывали слипшиеся от испарины седые стриженые волосы, брезентовой рукавицей вытер лоб, ответил по-детски ясной улыбкой.

– Бог-то Бог… да будь сам не плох, – хозяин у ворот заглушил тарахтевшую бензопилу, поставил её на кедровое бревно, из сердцевины которого высыпалась ржавая труха. Деревенская тишина заполнила улочку.

– Ты своих-то не выставил пчёл ещё? Загубишь, Фёдор! Мои давеча в тихий день хорошо облетались.

«Обошёл, на хромой козе обошёл, старый чёрт», – проглотил Фёдор комок, подступивший к горлу, разглядывая крупное лицо соседа в щетине, взятое в мелкую ячею сети, какую набрасывает на человека возраст.

– Ну, и слава Богу! – ответил он в тон старику, отмечая, насколько тот сдал за последнюю зиму.

– Папка!.. Сколько тебя звать! Завтрак стынет! – звонко донеслось из приоткрытой двери просторного дома.

На резном крыльце веранды показалась Лена. Её волосы, перехваченные двумя яркими заколками, спадали волнами на плечи, пушились от ветра. Выскочив в лёгком платье, облегавшем фигурку, она ёжилась от холода, обнимая плечи голыми руками, ногти впивались в белую после зимы кожу, казалось, она вот-вот задрожит, как осинка от ветра. У калитки увидела соседа, скрытого сперва раскидистым кустом сирени, перед уходом в армию посаженным им, Федей, на память, и осеклась на полуслове. Перехватив ясный взгляд её голубых глаз, Фёдор почувствовал себя неловко, они оба избегали случая оказаться рядом. Он заторопился. «Николай не подведёт, – в сердцах шептал сам себе, не отдавая отчёта, на что и кого злится, – Басаргин свой в доску. Среди ночи позовёшь – пойдёт, ломаться не станет».

– Схожу за подмогой, сегодня выставлю! – кивнул соседу и направился по гравийной улице к дому родственника.

Не дойдя до дома своего дядьки Николая Тихоновича, Фёдор поостыл. У ограды одинокой соседки Севастьяновны он остановился. На корточках во дворе у поленницы сидел парень в чёрной шинели с золотистыми пуговицами и ярко-зелёными петлицами с двумя звёздочками, сосредоточенно смотрел на снег. Фёдор узнал в нём Сергея Агильдина, помощника лесничего.

– Привет, сосед!..

– Напугал, чёрт! Здравствуй! – от неожиданности Сергей вздрогнул, поправил чёрную цигейковую шапку с гербом и золотистой кокардой из двух скрещённых дубовых листочков.

– Дай, думаю, попроведаю соседа, – соврал Фёдор.

– Заходи, гостем будешь, – разбившейся сосулькой бухнул командный говор с приятельскими нотками. На его возмужавшем лице вспыхнула и тут же погасла застенчивая улыбка, аккуратно стриженные над верхней губой усы из мягкой щетинки расправились.

«Старается старше своих лет выглядеть на своей-то должности, – отметил про себя Фёдор, – а суровость-то напускная».

– Чем так занят? Не пойму… Чего тут скорчился?

– Смотри.

За дровником, в тени, белела наледь. Ослабевшие после зимовки пчёлы, вылетевшие на яркое солнце, сделав круг над приусадебными участками, падали на ослепительно блестевшую наледь, как на белую поляну цветущего жасмина, стыли и больше не поднимались. Сергей собрал на ладони недавно замёрзших пчёл, подышал на них, чтобы отогреть своим теплом.

– Эти не полетят, – Фёдор махнул в сторону чёрных точек в проталинках льда, – вчерашние.

Примостился на чурке, достал папиросы.

– Выручай, земляк, тут моих живых пчёл спасать надо.

– За чем дело встало? Пойдём! – весело оживился Сергей, отказываясь от предложенной папиросы.

– Ты бы себе пчёлок завёл. Пора. Дело это таёжное, красное. Лесникам сам бог велел. Надумаешь, так и на развод дам.

Фёдор, помяв папиросу, сунул её в угол рта и, закусив кончик бумажного мундштука, чиркнул спичкой о коробок. Слабый огонёк добрался до пальцев, а Федор думал: «В тайге помощник да ещё без пяти минут лесничий в компании не помешает. Лесной билет оформить в лесхозе на постановку пасеки в места медоносные, где малины, липы да таволожки не счесть. Пригодится парень, надо его в нашу компанию затянуть».

Сергей осторожно взял за прозрачные крылья пчелу, отогревшуюся на ладони, с едва высунутым жалом, пересадил на чурку. Пчела, обтерев ногой ногу, расправила крылья, поднялась в синь весеннего неба, и ещё какое-то время было видно, как она, сопротивляясь холодному ветру, взяла направление к дому Ломакина.

– Злые они. Жалятся.

– Всех жалят, и ничего. Ещё никто не умер, даже полезно для здоровья.

– На здоровье не жалуюсь, а помочь, если надо, отчего ж не помочь?

Сергей набрал добрую охапку дубовых дров и, слегка согнувшись под тяжестью, отнёс в избу.

В саду у Фёдора среди полудиких груш и яблонь группками по четыре торчали колышки. Фёдор вбил колья в землю в первый же год, как только занялся пчёлами, расставляя на них улья до первой кочёвки в тайгу.