Наследники Фауста (СИ)

— Такое бывает, — сказал Альберто, посмеивавясь, сам смущенный, что смутил меня, — с иными и в тридцать лет, Бог весть от чего. Ах нет, ошибся и я, — когда мы впервые встретились, он был не седой, а светлый — вот как она. — Мой гость довольно бесцеремонно показал на Ханну, принесшую сливовый пирог. — Это было давно, эоны назад, тогда мы еще не дружили как теперь. А потом однажды я увидел его на лекции…, и вот тогда-то поразился: лицо не старое, а седины много, как у моего деда. В тот год моя жена была беременна Минной, а при родах… Э, дурак я, нашел о чем болтать, ну, то была редкая напасть, с вами такого не будет. Повивальная бабка не справлялась, позвали врача. Я узнал его, ученика Фауста и любителя астрономии, и в сердцах, от тревоги за жену, сказал такое, чего говорить не следовало. Кристоф мне это до сих пор припоминает, но тогда он ничего мне не ответил, а как ни в чем не бывало стал приказывать повитухе, что ей делать. Но она никак не могла взять в толк его речей, и он назвал ее ужасным немецким словом, — Альберто усмехнулся, — которое мне трудно повторить. Тетушка так и застыла с поднятыми руками, а он поддернул рукава и сам… встал на ее место. Я было кинулся к нему, но он глянул вот так и сказал: помешаешь мне сейчас — прикажу вывести. Четверть часа прошло или немного более, и все разрешилось благополучно. Я попросил у него прощения даже прежде, чем дочку спеленали, зато повитуха отказалась от платы — после того, что господин доктор сказал, а я слышал, она, дескать, не возьмет от меня ни гроша… Такой-то вот у вас супруг, дорогая Мария! А когда мы стали друзьями, речь заходила о его волосах, он говорил что-то медицинское, про гуморы… Нет-нет, поверьте, уж на что я не любил господина Фуста, но этой беды причина не он.

Гуморы? Над гуморальными теориями мой супруг посмеивался. Видно, Альберто, сам не будучи медиком, что-то спутал?

— А сейчас вашей дочке сколько лет?

— Семь, скоро восемь. — Альберто расплылся в улыбке. — Красавица, как ее мама, одни глаза мои. И даже белокурая, кто бы мог подумать!.. Простите мне, Мария, такие слова, но я жду не дождусь нынешней весны, будто, простите еще раз, своего сына жду. Дети — благодать Господня, все женщины это знают, а мужчины не все — но Кристоф будет хорошим отцом, в этом могу поручиться. Я так счастлив, дорогая Мария, за него и за вас!

Да, иноземца видно по речам, как бы чисто ни говорил. Я не оскорбилась, ибо довольно уже его знала, но смутилась порядком.

— Только бы вернулся.

— Он вернется, конечно вернется, Мария. Не думайте о плохом.

— Господин Альберто, я задам вопрос, который покажется странным. Вы знаете тех, кто дружил с Фаустом и бывал у него в доме?

— Всех, кто был с ним дружен, знал только он сам. Но из числа университетских — знаю некоторых.

— А не случилось ли кому-то из них умереть незадолго до Фауста, скажем, месяцем раньше?

— Умереть? — переспросил Альберто, наморщив лоб. — Нет, все живы из их ватаги, кого я знаю… все живы. Разве кто-то неизвестный мне, возможно, из студентов… Что у вас на уме, Мария?

— Сама не знаю. Так… бессвязица.

Я надеялась угадать, чей дух оживил гомункула, ибо к тому времени уверилась, что дух этот человеческий. Кто-то, кто хорошо знал город и бывал в Сером Доме (это я могла заключить по образам, передаваемым мне), близко, по-приятельски, знал и самого Фауста, и моего мужа, разделял с Фаустом его труды и, по собственному признанию, выбрал существование гомункула, чтобы избегнуть худшей участи. Опыт был начат в мае, следовательно, человек должен был погибнуть не ранее этого срока… Или же это неверно? Сколько может маяться на земле неприкаянная душа, избегая лимба и преисподней?.. В любом случае я ничего не узнала, ни да, ни нет.

Так или иначе, последнее, что мне оставалось, — обратиться к нему, к гомункулу. Если он вправду был приятелем Фауста, то мог знать и тайну Кристофа, а заточенному в колбе можно задать этот вопрос, не боясь, что клевета пойдет дальше.

— Я хочу у тебя спросить.

Опять про него? Девонька, родная, ничего не могу тебе сказать. Я ведь уже признался, что не оракул. Если он так люб тебе, какого черта ленишься?! Где кристалл?

— Не о настоящем, о прошлом. Приходил давешний судейский и сказал мне, что Кристоф уплыл в Новый Свет и что он был врачом трибунала.

Стой, не части. Вспоминай по порядку, что он говорил.

Я постаралась вспомнить. Гомункул так и подскочил в колбе, даже раствор заплескался о стенки.

Черт!..

Я была уверена, что до меня долетело ругательство, оборванное на полуслове, как бывает, когда охальник вдруг вспомнит о присутствии женщины, ребенка или пастора. Он молчал несколько секунд.